Царствование Николая Второго. Том 1

Когда я поехал к Лубе, меня несколько станций сопровождал г. Нейцлин, директор банка de Paris et Pays Bas, который являлся представителем синдиката французской группы для совершения русского займа без включения в этот синдикат еврейских банкирских домов, которые уклонялись от участия в русских займах со времени кишиневского погрома евреев, устроенного Плеве, несмотря на мои личные отношения с главою дома Ротшильдов, который всегда являлся главою синдиката по совершению русских займов, когда в нем принимали участие еврейские фирмы.

С Нейцлиным я говорил о займе по приезде в Париж, теперь из объяснений с Нейцлиным выяснилось, что ему Рувье сказал то же что и мне, т. е. что он поддержит французских банкиров, которые будут делать русский заем, но что эта операция возможна лишь после соглашения с Германией. Нейцлин, как и его коллеги, конечно, очень хотели иметь заем, но и для них было ясно, что покуда биржа не успокоится, это невозможно.

Лубэ поздравил меня с окончанием портсмутских переговоров миром, когда я еще был в Америке. Вообще я тогда получил массу поздравительных и восторженных телеграмм, в особенности из России. В Монтелимаре он меня еще раз поздравил словесно, говорил о неприятностях, делаемых Франции германским правительством, и затем более всего выражал свои мнения о внутреннем положении России, высказывая, что без системы представи-тельства и конституции Россия более идти не может.

Я его спросил, говорил ли он по этому вопросу когда-нибудь с Государем. Он мне ответил, что говорил, выражая те же мнения. На мой вопрос: что же Вам сказал Государь? он ответил: Госу-дарь сказал -- Вы так думаете? -- Я ему ответил -- не только думаю, но в этом убежден. Последующие события, -- заключил он, кажется оправдали мое мнение.

{409}Я все время только его слушал, а затем в свою очередь спро-сил его, представляет ли опасность для Франции все большее и боль-шее усиление социализма и иногда социализма боевого. Он мне убежденно ответил:

-- Нет, это все пена. Как только социалисты входят в правительство, они постепенно перестают быть социалистами. Французский народ столь благоразумен, и настолько политически развит, что не допустит во Франции экспериментов социалистических бредней.

Когда же я заговорил об антиклерикализме французского правительства, переходящем разумные пределы и нравственные принципы, которых, например, держался такой крайний, но большой человек, как Гамбетта, то он, видимо, не желал останавливаться на этой теме разговора.

Через несколько месяцев истекал срок президентства Лубэ и он мне заявил, что твердо решил ни в каком случае больше своей кандидатуры не ставить, хотя несомненно, что, если бы он же-лал быть тогда выбранным снова, то был бы выбран. Не было ли одной из причин его ухода то, что в его президентство правительство под влиянием палаты затеяло столь грубую войну с католической церковью?

Покидая Париж, я еще раз виделся с Рувье, и он мне снова подтвердил, что, если уладится мароккский вопрос, то он обещает мне оказать содействие займу, а такой заем был необходим России и, в особенности, всякому правительству Государя Императора. *

{410}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

РОМИНТЕН

*Я приехал в Берлин вечером и чины посольства нашего меня предупредили на вокзале, что публике сделалось известным, что я приезжаю в этот день и останавливаюсь в гостинице Бристоль, на Унтер ден Линден, и что там ожидает меня громадная толпа народа. В виду этого я решил не ехать в экипаже, а незаметно пройти пешком. Меня заметили некоторые лица из публики только тогда, когда я входил в подъезд гостиницы. Тогда толпа начала увеличиваться и просила, чтобы я вышел на балкон. Я был вынужден несколько раз выходить на балкон и раскланиваться с публикой, которая мне оказывала знаки внимания.

На другой день я обменялся визитами с министром иностранных дел (Бюлова не было в Берлине) и виделся с французским послом. Я ему сказал, что, в случае благоприятного результата моего раз-говора с Императором Вильгельмом, я ему так или иначе дам знать для передачи Рувье.

Вечером я выехал к Императору, который находился в своем охотничьем замке Роминтен около русской границы. Туда нужно ехать по главному пути из Берлина в Вержболово и затем, не доезжая Вержболово, свернуть на несколько десятков верст на юг.

Утром я приехал в Роминтен. На вокзале меня встретил граф Эйленбург, человек пожилых лет, который приветствовал меня от имени императора и представился, как лицо, находящееся в свите Его Величества и как бывший германский посол в Вене.

Тогда я вспомнил, что граф Эйленбург, бывший посол в Вене, считается в общественном мнении человеком очень близким к Императору и одним из столпов окружающей его дворцовой кама-рильи. Он меня повез в автомобиле и дорогой передавал мне, что Император чрезвычайно высокого мнения обо мне, восхищается {411}моим поведением и успехом в Америке и с нетерпением меня ожидает.

Когда мы подъехали к замку, меня перед замком встретил сам Император со своею крайне малочисленною свитою. Он был чрезвычайно ко мне любезен и после встречи приказал министру двора повести меня в мое помещение.

Министр двора граф Эйленбург, весьма почтенный человек, двоюродный брат сказанного Эйленбурга, меня повел в мою комнату. Роминтен -- охотничий замок. Он представляет из себя простой двухэтажный деревенский дом, против которого находится другой дом, тоже двухэтажный, еще более простой конструкции. Вторые этажи обоих домов соединяются крытою галереею. Большой дом и часть второго этажа меньшого дома занимают Их Величества, а остальное помещение -- свита и приезжающие.

Замок находится на небольшой возвышенности. Вокруг него находятся несколько маленьких домов для службы. Затем вблизи де-ревня, вокруг леса, где ежедневно во время пребывания в Роминтене охотится Император. Он и вся свита, как и гости, носят охотничьи костюмы. Император ведь особый охотник до форм. (так в книге; ldn-knigi) Вся жизнь весьма проста; комнаты также весьма просты, но, как всегда у немцев, все держится в большом порядке и чистоте.

Через несколько времени после того, как я очутился в своей комнате, ко мне пришел граф Эйленбург и продолжал начатый разговор во время переезда с вокзала в замок. Разговор касался общего политического положения, отношения России и Германии между собою и к другим державам. Граф мне сказал, что Император вспоминает о том разговоре, который Его Величество имел со мною, когда он был в Петербурге и где я проводил мысль о том, что континентальная Европа, по крайней мере, великие державы континента должны соединиться и прекратить взаимную борьбу для того, чтобы Европа продолжала играть доминирующую роль на земном шаре, иначе пройдут сотни, а может быть только десятки лет и Европа будет играть второстепенную роль во всесветной политике.