Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

26 декабряВысоцкий дал еще один концерт — в МВТУ имени Баумана.

В среду, 5 января 1977 года, Высоцкий играл на сцене «Таганки» принца датского Гамлета. А два дня спустя выступил с концертом в Доме культуры Автомобильного завода имени Ленинского комсомола (АЗЛК). Исполнил восемь песен: «Утренняя гимнастика», «Я бегу, бегу…», «Жираф», «Кто верит в Магомета…», «Я не люблю», «Про Джеймса Бонда», «Я вышел ростом и лицом…», «Песня завистника», «Ой, Вань…»

Отметим, что приехал он туда в качестве… лектора от общества «Знание». Спросите почему? Дело в том, что вот уже год он вынужден маскировать свои выступления под лекторские, чтобы не иметь претензий от властей. Перед каждым концертом он теперь вынужден «литовать» свой репертуар: отсылать список песен «наверх», чтобы там их тщательно фильтровали. Если что-то цензорам не нравилось, Высоцкого заставляли эти песни из программы исключить. Все это было не случайно, а вполне закономерно: как уже отмечалось, градус ненависти Высоцкого к существующей власти с каждым днем повышался, что отражалось на его творчестве. В целях недопущения выплеска этой ненависти на публику власти и сделали Высоцкого… «лектором» общества «Знание». А ведь могли поступить и более жестко: вообще перекрыть ему кислород и лишить концертных выступлений. Но был избран иной путь. Который и позволяет нам сегодня сделать вывод, что советский режим эпохи «застоя» был отнюдь не жестоким и тоталитарным, а пофигистским. С диссидентами там нянькались как с малыми детьми: например, с 1967по 1976 годпосадили за решетку всего-то 270 человек (по 27 в год, и это на 270-миллионную страну!), а остальных боялись даже пальцем тронуть, опасаясь шума на Западе, в результате чего тот же А. Сахаров за эти же годы проведет 150 (!) пресс-конференций, на которых будет поливать СССР помоями без всякого зазрения совести (он, к примеру, заявил, что СССР более агрессивное государство, чем США, одобрил вторжение последних во Вьетнам, а также переворот в Чили как спасение от коммунизма). И этот человек жил в центре Москвы (рядом с Курским вокзалом) и спокойно озвучивал свои антисоветские прокламации на весь мир, не боясь быть посаженным в тюрьму или высланным за границу. А те же диссиденты из «Хельсинкских правозащитных групп» своими выступлениями сорвали советским властям несколько крупных контрактов на общую сумму в 2 млрд долларов — и хоть бы хны: только нескольких из них посадили, а остальные как ни в чем не бывало продолжали свою деятельность под прикрытием Запада. А ведь если бы какие-нибудь правозащитники в США сорвали тамошнему военно-промышленному комплексу контракты на такую же миллиардную сумму, легко себе представить, что бы с ними сделали — одно мокрое место бы осталось. Впрочем, на то они и капиталисты — деньги считать умеют. Потому, видимо, и победили брежневских пофигистов.

Но вернемся к хронике событий января 76-го.

В те дни из Театра на Таганке ушел его директор — Николай Дупак. Причем сделал это не по своей инициативе, а по воле главрежа Юрия Любимова. Вот как об этом вспоминает сам Н. Дупак:

« 13 января— я как раз занимался вопросами будущих гастролей театра в Париже в связи с 60-летием советской власти на очень выгодных условиях — Юрий Петрович вошел ко мне в кабинет и говорит: вы либерал. Вы распустили артистов, дверь в кабинет у вас всегда открыта — проходной двор. Я хочу сосредоточить всю влась в театре в одних руках и быть директором и худруком. Со всеми я уже согласовал.

Я сказал: честь имею! Дверью захотелось хлопнуть так, чтобы стены задрожали. Прохожу фойе и замечаю на стене, рядом с портретом Любимова, свой. Представил, как кто-то будет этот мой портрет снимать… Взял его под мышку, открыл багажник машины — у меня была тогда «21-я» «Волга», — бросил туда и уехал. Так завершились мои первые 14 лет работы с Юрием Петровичем Любимовым…»

Самое интересное, но после ухода Дупака директором театра назначили отнюдь не Любимова, который так этого хотел, а совсем другого человека — Илью Ароновича Когана. Горком партии слишком хорошо знал Любимова, чтобы позволить сосредоточить всю власть в театре в его руках. Но режиссер не шибко огорчился, а даже обрадовался, когда узнал, что Коган в прошлом был юристом: дескать, его знания в этой области помогут находить выход из любых сложных ситуаций.

22 январяВысоцкий играет в спектакле «Гамлет», на следующий день — в «Вишневом саде», 28-го— снова облачается в одежды принца датского.

Тем временем на «Таганке» во всю идут репетиции булгаковского «Мастера и Маргариты». Как мы помним, у Высоцкого там роль Ивана Бездомного, хотя сам он мечтает о другом персонаже — Воланде. Но Любимов и слышать об этом не хочет — боится доверять Высоцкому главную роль, зная о его загулах. Поэтому Воланда играет вполне благонадежный Вениамин Смехов. Но 6 февраляс последним едва не приключилась беда.

Дело было на репетиции. В сценах, где Смехов не был занят, Любимов попросил его находиться за занавесом и манипулировать «бебиком» (осветительный прибор среднего размера, над которым в театральном мире Москвы все потешались, считая его этакой палочкой-выручалочкой, с помощью которой Карабас-Барабас (Юрий Любимов) дрессирует своих кукол (актеров). Но поскольку большую часть времени Смехов наблюдал за тем, что происходит на сцене, в один из таких моментов он увлекся и слишком близко поднес «бебик» к правому глазу. В итоге получил ожог. К счастью, он оказался легким, иначе случился бы аврал — до премьеры спектакля оставалось каких-то полтора месяца.

8 февраляв столичном Ленкоме наблюдалось настоящее столпотворение — публика ломилась на премьеру спектакля «Гамлет» в постановке знаменитого кинорежиссера Андрея Тарковского. В роли принца датского — Анатолий Солоницын. Ажиотаж вокруг спектакля был огромный: во-первых, всем хотелось воочию увидеть дебют на театральной сцене гениального кинорежиссера, во-вторых — хотели сравнить Солоницына с Высоцким. Сравнение оказалось не в пользу первого, что вполне закономерно. И дело было вовсе не в недостатке актерского таланта у Солоницына (на мой взгляд, он у него был несколько выше, чем у Высоцкого), а во внутреннем совпадении характеров — актера и персонажа. Солоницын всего лишь играл драму принца датского, а Высоцкий ею жил . Сравниться с ним в умении смешивать творчество и свою личную драму, доводя этот коктейль до кипящего состояния, могли редкие артисты того времени. А ведь Солоницына, как и Высоцкого, трудно было назвать благополучным человеком — драм в его судьбе тоже хватало. Да и талантом, как уже говорилось, его бог не обидел. Но поди ж ты — не получилась роль.