Array Array - Кузница милосердия

- Сейчас из доктора Кулябкина котлету сделают, - сказала она через две минуты еще кому-то.

- Сейчас из доктора Кулябкина шашлык сделают, - сказала она мне.

- Сейчас из доктора Кулябкина форшмак делать будут, - сказала она в пространство.

Месяца через два доктор Кулябкин исчез. Никто не знал, где он, и говорили о нем с легкой тревогой и заблаговременным сочувствием. Потому что исчез он надолго. "Нигде его нет, - говорила регистраторша. - Домой к нему ходили. Нету. Вот уже месяц". И я тогда сам решил, что с Кулябкиным приключилось что-то совсем нехорошее.

Потом он тихо появился. Приступил к должностным обязанностям.

О причинах отсутствия спрашивать не хотелось. О них и не говорил никто, все понятно.

Он, конечно, не закусывал, потому что сам был закуской.

"Скорая помощь" творит дела, которые не знаешь, как и аттестовать. Теряешься в трех соснах.

Мой приятель, там работавший, рассказывал мне одну историю, про вальс. У него много историй, дальше будут еще и еще. Сами увидите, если дочитаете.

Вообще, вальс - это нечто сугубо специфическое для "Скорой помощи", как выясняется. Вот и Розенбаум работал же там, а потом сочинил "Вальс Бостон". Ну, в нашем случае вальс был другой.

Короче говоря, в машину моего приятеля поступил вызов из Вагановского училища. Хореограф, обучая юную балерину, не учел ее малолетней хрупкости, и та повредила себе лодыжку. Упала, конечно.

Приехали.

Проследовали в зал.

Там было пусто, пыльно и гулко. В первом ряду стоял стол для общего руководства. Мой приятель сел сбоку, ряду в четвертом, облокотился и приступил к наблюдению. А дело вести поручил своему фельдшеру.

Собственно говоря, в этом фельдшере и заключалась вся соль. Высокая, мускулистая, белокурая бестия в темных очках на пол-лица. Плотно сжатые губы, беспощадный подбородок, закатанные рукава. Вылитый эсэсовец. Фельдшер по-хозяйски уселся за стол, сложил руки.

- Как было дело? - спросил он ледяным голосом.

Перепуганный танцмейстер начал было что-то объяснять. Гестаповец выслушал его с непроницаемым видом и приказал:

- Показывайте, как было дело.

У пожилого танцмейстера волосы встали дыбом, он вспотел. Страшная фигура в первом ряду напоминала ему о разных военных ужасах.

- Показывайте, - повторил фельдшер. Он сидел неподвижно и прямо - в отличие от доктора, который уже понемногу корчился в своем углу.

- Ну... ну... ну, вот так вот было примерно, вот так!

Хореограф засеменил к музыкальному инструменту, выдернул пианистку - тоже пожилую, не предназначенную к танцам, особу, и взял ее за исчезающую талию. Он стал показывать, как произошел несчастный случай, но перед ним стояла трудная задача. Ему следовало не просто исполнить вальс, он должен был станцевать его умышленно неуклюже, имитируя роковое движение.

И он долго танцевал, поминутно взбрыкивая и нелепо ударяя партнершу коленом в живот.

Фельдшер не проронил ни слова. Темные очки внимательно следили за происходящим.

Доктор сполз под кресло.

В хронике я уже вскользь коснулся убийства депутата Виктора Новоселова. Можно и поподробнее рассказать.

Депутат Новоселов имел к нашей больнице самое непосредственное отношение. И даже не к самой больнице, а к нашему "спинальному" отделению, которое, в общем-то, достаточно уникальное, таких нигде нет, и лечатся там люди с травмами позвоночника: колясочники. А Виктор Новоселов сам был колясочник и некогда в нашем отделении лечился, а потому и благоволил.

И вот однажды он приехал на многолошадном автомобиле, со строгим бритым эскортом. Он чинно катил по коридору; неподвижные ножки сверкали ослепительными ботинками. Из нагрудного кармана торчал треугольник платка. Виктор Новоселов приехал оказать нашему отделению адресную помощь и хотел выяснить, в чем оно нуждается. После ознакомительной экскурсии планировалось крупное совещание в овальном кабинете главврача.

Мой друг, уролог К., так и вертелся вокруг, а когда все заслуживающие совещания персоны отправились совещаться, заведующая отделением, которая ровно ничего не понимала в окружающей действительности, подхватила под локоть рядового К. и приказала: "Пошли!"

Ей мерещилось, будто кто-то будет слушать его предложения. Да у него и не было никаких.

Уролог К. пожимал плечами, шел, на ходу оглядывался и улыбался мне.

- Похоже, мы идем под тамбовскую группировку, - шептал он.

А мы с ним как раз собирались выпить, но совещание затянулось. Я поскуливал и подпрыгивал возле административного корпуса, порываясь заглянуть в окошко, где серьезный, недосягаемый К. сидел среди власть имущих.

Это у нас было в традиции. Однажды он собрался ко мне, а я говорю ему: ты что! все дома! А он мне: ну, я во дворе подожду, поскулю...

Короче говоря, Новоселов направил в отделение не то транш, не то грант, черт его разберет. Отвалил дорогим спинальникам не меньше миллиарда - старыми, разумеется, хотя мог бы и новыми.

А через год прикатил разбираться: где миллиард?

Миллиард был освоен, но как-то замысловато. Настолько изощренно, что даже видавший виды Новоселов не смог ничего понять.

А еще через месяц Новоселову положили на крышу машины бомбу, и ему оторвало голову. И он стал настоящим спинальником.

За человеческой мыслью не угонишься.

Оказывается, пациентки моей матушки, когда им прописывают свечи, делают так: бросают их в унитаз, а после садятся и справляют нужду. Они не выбрасывают свечи, нет, они пребывают в полной уверенности, что после этого поправятся.

Да и я никогда не был уверен, что меня правильно понимают.

Помню, попросил одного больного - норовистого такого, хорохористого старичка с бородой скоротечного козлика - встать, вытянуть руки и закрыть глаза. И что он сделал? Мне не описать того, что он стал делать. Он изогнулся змеевиком, высунул язык, зажмурил один глаз, раскинул руки и начал приседать пистолетом, кренясь набок и багровея лицом.

- Что вы делаете? что, что это? - закричал я.

- Э? - проблеял он, склоняя и голову тоже, глядя на меня свободным глазом.

Хочу посетовать на некоторый цинизм медицинской науки. Изучали мы, помнится, рентгенологию. И нам предложили зайти в этот проницательный аппарат и посмотреть на себя изнутри, вживую. Не снимок какой-нибудь сделать, а запустить научно-популярный кинематограф. Зашел я, значит, туда, и оказалось, что во мне сокращается нечто колоссальное. "О, какое большое сердце", - удивился рентгенолог. Я приосанился и скромно улыбнулся, поглядывая на дам. "Это очень плохо, - сказал рентгенолог, - с таким большим сердцем долго не живут".