Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»

Начался наш третий, последний курс. Последним он стал для нас потому, что для нашего приема было сделано исключение. Шла «холодная война», авиации нужны были командные кадры, и поэтому год учебы для нас сократили. Вместо четырехлетнего нас перевели на трехлетнее обучение. Этому мы, конечно, были очень рады. Здесь, в Академии, мы чувствовали себя учениками и рвались в строевые части, к родным самолетам. Беседуя по вечерам с друзьями, мы делились друг с другом желаниями: куда кто желает попасть. Николай Степанов, бывший штурмовик, намеревался остаться в Москве. Он по здоровью не надеялся пройти медицинскую комиссию и собирался перейти на штабную работу. Второй мой приятель, Николай Штучкин, наоборот, не мыслил дальнейшей жизни без полетов и, как и я, хотел добиться направления в строевую часть.

С Николаями Степановым и Штучкиным мы часто выезжали на ближайшую речку, а иногда и в Москву. Будучи летчиком ПВО Москвы, Штучкин жил раньше в Москве, и сейчас там оставалась его семья. Он был добродушным, спокойным человеком, и я не мог не удивляться, как этот увалень мог летать на истребителе, где нужна быстрая реакция. Но тем не менее Николай был хорошим летчиком и надежным товарищем.

Я навсегда запомнил один произошедший с ним смешной случай. Однажды в начале сентября я поехал в Москву с обоими Николаями. Был, кажется, день рождения Штучкина, и по дороге мы остановились в Балашихе и зашли в небольшую закусочную на берегу маленькой речки. Там мы распили по сто грамм, немного посидели, и я стал подниматься и звать всех ехать дальше. Но Штучкин заупрямился: «Давайте выпьем еще! Выпили – только раздразнили». Пришлось добавить еще, но от большего мы отказались и благоразумно уехали. Однако, вернувшись домой, он продолжил отмечать свой день рождения и сделал это так, что, встав ночью «попить водички», выпил аквариум своего сына – вместе с плававшими в нем рыбками. Долго потом я вспоминал Николаю этих рыбок!

Вот и закончена наша учеба, написан и защищен диплом, а государственные экзамены сданы на «отлично», так что мне вручили аттестат о высшем военном образовании с отличием. Но если я спрошу себя, что из того, что я три года изучал в Академии, мне действительно пригодилось, то отвечу, что почти ничего. Так, «для общего развития»... Больше двадцати лет после окончания Академии мне пришлось заниматься обучением и воспитанием летчиков, организацией боевого дежурства, руководством полетами. И все это мне пришлось осваивать уже в воинских частях, на практике. Там же мне пришлось осваивать и четыре типа новых реактивных самолетов, но следует признать, что тогда они были только в замыслах конструкторов.

Но у нас это еще полбеды, а вот 29-му и следующим потокам приема пришлось изучать высшую математику! И все лишь для того, чтобы записать в дипломе «командир-инженер». Сколько времени было потрачено зря! Никому из моих товарищей, учившихся на 29-м приеме, она не пригодилась. Да и вообще, когда в наш полк пришел выпускник Академии Жуковского, попавший в нее после 10-го класса, и стал претендовать на должность инженера полка, то его сначала поставили техником самолета, и он три месяца изучал и обслуживал самолет МиГ-15. Затем его поставили техником звена, тоже на три месяца. Затем на полгода – инженером эскадрильи. Парень он был умный, все схватывал на лету, но все равно он был назначен инженером полка только через год. А вот в другом полку выпускника Академии сразу поставили инженером полка, и полк целый год страдал: то одно «хромало», то другое. В конце концов этому инженеру пришлось подыскивать менее ответственную должность...

К моменту окончания нами Академии к нам приехали представители управления кадров ВВС и ПВО. По одному мы заходили в комнату, в которой сидел за столом полковник в летных погонах, перед ним лежали наши дела. Полковник спросил меня:

– Какие есть желания?

Я ответил:

– Хочу летать. Хотел бы вернуться в свою дивизию, в Калугу.

Полковник улыбнулся:

– Конечно, к своим всегда хочется, но там сейчас места для вас нет. Мы думаем назначить вас заместителем командира полка. Не хотите поехать в Андижан? Прекрасное место, цветущая долина.

Но ехать к черту на кулички меня отнюдь не устраивало, и я сказал:

– Большое спасибо, но хотелось бы где-то поближе.

Полковник смилостивился:

– Ну ладно, учитывая, что вы Герой Советского Союза, поедете в Белоруссию в Мачулищи заместителем командира полка – там нужен боевой летчик. Прекрасное место.

После этого полковник закрыл личное дело, показывая, что разговор окончен – решение окончательное. Мне осталось только поблагодарить его и уйти. Надо сказать, что мне действительно повезло. Моему товарищу Николаю Штучкину выпала судьба ехать в Азербайджан: сначала в Бина, севернее Баку, а затем в Красноводск. Николай Степанов остался на нелетной работе, в Москве, а другие разъехались по всей стране – в Грузию, на Дальний Восток, в Сибирь.

Вот и Мачулищи. Я представляюсь командиру полка – это невысокий плотный человек со спокойными движениями и размеренным голосом, его фамилия Шкирко. «Рад вашему прибытию. Работы будет много. Поэтому устраивайтесь. Сдадите зачеты – начнете летать», – говорит мне он.

Мачулищи – это большой аэродром возле Минска. Здесь стоят истребители и бомбардировщики, поэтому полеты идут днем и ночью. Кроме этого, ведется боевое дежурство: звено самолетов днем и ночью находится на краю аэродрома в готовности к немедленному вылету. В нескольких сотнях метров от летного поля стоят трехэтажные кирпичные дома, в них живет летный и технический состав. Рядом штаб и столовая. Такое расположение очень удобно для работы: не нужно возить летчиков и техников на полеты. А солдат тем более, они живут в казармах на краю аэродрома.

Я знакомлюсь со штабом. Начальник штаба полка – это подполковник Сухоруков, Герой Советского Союза, бывший (то есть уже не летающий) летчик. Меня он встречает приветливо. Второй заместитель – Владимир Кулаков. Он высокий, крепкий и, видно, опытный и уверенный в себе человек, который сразу говорит: «Зови меня Володей!». Это меня радует: дружба налаживается с первых слов. Надо сказать, что коллектив полка был прекрасный, хотя сам Шкирко донимал меня своим педантизмом. Иначе, конечно, и нельзя было, но оценил это я только позже.

Полк находился на главнейшем направлении: из Европы на Москву, – а ведь это был самый разгар «холодной войны». Видимо, неспроста кадровик упомянул о нужде в боевом летчике!

Ввод в строй идет быстро. Я сдаю зачеты, получаю «провозные» и самостоятельно вылетаю на МиГ-17. Дневную программу в простых условиях я прохожу быстро, за месяц, а потом начинаю осваивать полеты в сложных условиях. Полеты получаются хорошо, и наконец Шкирко говорит: «Завтра слетаем, походим в облаках». Стоит прекрасный день, облака с 1000 и до 8000 метров. Мы взлетаем, входим в облака, приходим по расчетному времени в зону и начинаем выполнять развороты влево, вправо, затем спирали. Кажется, все в порядке, крен выдерживается, высота и скорость заданные, но Шкирко что-то медлит. Видимо, он ждет, не начнутся ли у меня иллюзии. Но вот я получаю команду: «Заходи на посадку», докладываю руководителю полетов о выполнении задания и запрашиваю разрешения выходить на привод и заходить на посадку. Разрешение дано, и я выхожу на привод, строю заход на посадку и сажусь. Замечания несущественные, и я получаю разрешение на самостоятельные полеты днем в сложных метеоусловиях.