Екатерина Вильмонт - Дети галактики или Чепуха на постном масле

Кстати, благодаря Стасику в моей жизни открылась новая страница – грузинская. Впервые вся наша семья попала в Грузию, нет, не в Грузию, а именно в Тбилиси, благодаря Стасику. Нас пригласила туда его подруга детства Нита Табидзе, дочь знаменитого поэта Тициана Табидзе, погибшего в сталинских застенках. Мы остановились в ее огромной квартире на улице Гогебашвили и в полной мере познали прелести грузинского гостеприимства. С тех пор я горячо люблю Грузию и грузинскую кухню, хотя сама Нита вообще, по-моему, не умела готовить. Женщина сказочной доброты и широты сердца, она за несколько лет до нашего приезда буквально подобрала на улице русскую женщину, Клавдию Ивановну. Нита – как раз родила дочку Ниночку и отчаянно нуждалась в няньке. Клавдия Ивановна растила Ниночку, вела весь дом, но постепенно как-то выяснилось, что она бывшая уголовница. Однако ее преданность ребенку и всей семье не позволила Ните сделать какие-то выводы. Если я не ошибаюсь, прошлое Клавдии Ивановны все-таки в какой-то момент сказалось и им пришлось расстаться. Но я запомнила ее эдакой сноровистой и весьма рачительной хозяйкой, вполне освоившей грузинскую кухню. Мне еще посчастливилось застать ту, старую, грузинскую интеллигенцию, этих поразительных грузинских женщин, показанных в гениальном «Покаянии» Тенгиза Абуладзе. Среди них особенно запомнилась Этери Какабадзе, вдова замечательного художника Давида Какабадзе. Удивительно красивая, тонкая, умная, образованная. Потом я неоднократно бывала в Тбилиси, у меня до сих пор есть там подруги. Мы в силу многих известных обстоятельств видимся крайне редко, но всегда встречаемся так, словно нас не разделяют годы и границы.

Как-то в новогоднюю ночь в доме Пастернаков я увидела дивной красоты девушку, ее лицо напоминало персидскую миниатюру. Из сверстников там была только она, и мы подружились с первого взгляда. Ее звали Тамрико, и приехала она в Москву учиться музыке. А в дом Пастернаков ее привезла все та же Нита.

Потом, бывая в Тбилиси, я всегда останавливалась у Тамрико и обожала ее маму, Веронику Ивановну, урожденную Туманишвили. Тамрико всегда была и осталась слегка томной, не слишком собранной, а тетя Вероника отличалась бурным темпераментом. Помню, как-то отец Тамрико, чудесный Георгий Николаевич, Гоглик, сказал мне:

– Катико, пожалуйста, сходи с Вероникой на базар, я боюсь после болезни отпускать ее одну, и следи, чтобы она там не устраивала революцию!

Тетя Вероника и в самом деле пыталась все время «качать права», а я говорила:

– Вероника Ивановна, Георгий Николаевич не велел устраивать революцию!

Обладавшая прекрасным чувством юмора, Вероника Ивановна сперва злилась, но потом начала хохотать. Она была очень красива, говорят, в юности ее называли «черная лилия Тбилиси». И она потрясающе готовила! Я кое-чему у нее научилась, но вот ее шедевр «соус ткемали» я даже не пыталась освоить. В те годы в Москве негде было взять все нужное для этой сказки: Помню, я на завтрак у них норовила есть просто лаваш с ткемали к великому возмущению тети Вероники…

Помню один забавный случай. Я приехала к ним в феврале, с тем, чтобы отметить день рождения Тамрико. Нам было лет по двадцать пять, а может меньше, да, вероятно, значительно меньше. Было приглашено много народу, заказали торт, огромный, неправдоподобно прекрасный, как на вид, так и на вкус, совершенно такой, как в том же «Покаянии». Мы с Тамрико поехали за ним на такси. Он не пролезал в дверь и нам его подали в окно. Как мы его впендюрили в такси, даже не помню. Вероника Ивановна и бабушка Тамрико напекли еще каких-то сладостей. Но вот с остальным угощением вышел конфуз. Из-за ужасной погоды, обледенелых дорог в горах, базар был просто пуст! А магазины в те годы в Тбилиси практически всегда были пусты. То есть сладостей оказалось навалом, а всего остального практически не было. Я тогда предложила сделать сухарики с сыром, о которых писала выше, Тамрико приготовила какую-то замазку из баночных сардин с майонезом и что-то еще в том же роде. В результате все несладкое смели в один миг, а сладости мы доедали много дней и уже смотреть на них не могли. Боже, как ругалась Вероника Ивановна, когда буквально на другой день лед стаял и базар наполнился товаром! Эта поездка закончилась тоже забавно. Мне в дорогу готовили кучу вкусностей и в том числе жареную курицу. На вокзале меня провожали друзья и подруги, все было мило и трогательно. Но когда в поезде – а ехали тогда почти двое суток – пришла пора поесть, я обнаружила все, кроме курицы. Пирожки, печенья и гора мандарин, так что с голоду помереть я никак не могла. Добравшись до дома, я, как и обещала, позвонила Тамрико.

– Катя! Мы забыли положить тебе курицу! – трагическим голосом возвестила Вероника Ивановна. – Как ты, детка, ты здорова?

– Господи, тетя Вероника, там было столько всего…

– Нет, я никогда себе этого не прощу! Я отдала к чертям эту курицу! Не могла ее есть, зная, что ребенок голодный!

А Манана, моя вторая тбилисская подруга, ныне ректор тамошней консерватории, рассказывала со смехом, что едва поезд отошел, как на перроне возникла запыхавшаяся бабушка Тамрико с криком: «Курица, мы забыли курицу! Как же девочка доедет до Москвы?».

Помню замечательную художницу Елену Авхледиани и уморительный рассказ о том, как она с делегацией ездила в ГДР. Их принимали в городе Карлмарксштадте на очень высоком уровне и на банкете после длинного, до ужаса скучного приема, кто-то провозгласил тост за Карла Маркса, как водилось в те годы, Елена довольно громко произнесла по-грузински страшное проклятие «Чтобы собака прыгнула ему на грудь!». Те, кто понял, чуть не умерли от смеха, но таких было человека три. У переводчика, милейшего Резо Каралашвили, который и рассказал эту историю, язык присох к гортани. Но он набрался храбрости и перевел: «Мы всегда свято чтим его память!».

А Гиви Долидзе, тогдашний министр культуры Грузии! Он был еще и закадычным другом Ниты. Красивый, с потрясающими голубыми глазами, излучавший доброту и радушие, он был просто влюблен в моего отца и устроил в честь его приезда безумный кутеж в загородном ресторане. Когда папа уже лыка не вязал и запросил у Гиви пощады, тот заявил: «Коля, так нельзя, не можешь пить, ладно, будем чокаться виноградинами!». И впрямь, они сидели, глядя друг на друга с обожанием и чокались крупными виноградинами. Два пожилых, толстых человека. Картина достойная кисти Пиросмани!

Гиви отличался бурным темпераментом. Говоря о какой-то чиновнице, он с гадливой гримасой произносил:

– Пойми, Коля, она даже не паршивая, она паршивенькая!

И все было понятно.

Ввиду чрезвычайного кулинарного консерватизма моей матери, грузинские блюда не приживались у нас в семье. Да и вообще в те годы это было еще не модно.