Владимир Бешанов - Год 1942 — «учебный»

Таким образом, действительный замысел советской Ставки на весенне-летнюю кампанию 1942 года состоял в том, «чтобы последовательно осуществить ряд стратегических операций на разных направлениях, чтобы заставить противника распылить свои оезеовы, не лать создать ему сильную группиоовку для отражения наступления ни в одном из пунктов» (Соколов Б. Неизвестный Жуков. Мн., 2000. С. 358). [23] Поэтому имевшиеся в распоряжении Ставки 9 резервных армий были равномерно распределены по всему фронту.

Сталин и его полководцы думали, что Красная Армия теперь достаточно сильна, чтобы разгромить немцев, которые считались уже не способными к проведению крупных операций. В этом убеждали и фантастические цифры вражеских потерь, представляемых Разведуправлением Генштаба, не отстававшим в составлении победных реляций от щербаковского Совинформбюро.

Так, к 1 марта потери вермахта на Восточном фронте с начала войны оценивались в 6,5 млн человек — это больше, чем немцы потеряли за весь период борьбы с Советским Союзом. Вообще за 6 лет Второй мировой войны потери германских вооруженных сил на всех фронтах составили около 6924 тыс. человек. А на 1 марта 1942 года потери сухопутных сил на Восточном фронте достигли лишь 1005,6 тыс., т. е. вшестеро меньше, чем считали Сталин и его Генштаб. Собственные потери они преуменьшали в 2-3 раза. Соотношение сил члены Ставки преувеличивали в свою пользу и сильно переоценивали «организаторские способности начальствующего состава» Красной Армии, «опытность и прозорливость» ее генералов.

Между прочим, в период активной подготовки к реализации этих грандиозных планов президент Рузвельт поставил-таки сам вопрос об открытии второго фронта в Европе. В апреле он пригласил в США министра иностранных дел Молотова для подписания соответствующего договора. Но Сталин не торопился и успех переговоров ставил в зависимость от соглашения с Англией, которая, связанная обязательствами перед Польшей, по-прежнему «отказывается признавать некоторые пункты» относительно западной границы СССР. Вашингтон, в свою очередь, считал противоречащим принципам Атлантической хартии включение в состав Советского Союза государств Прибалтики. По свидетельству И.М. Майского, в апреле Молотова настойчиво звали и в Лондон для завершения затянувшихся переговоров, [24] но «нарком, однако, ответил, что в настоящее время он не может покинуть Москву… Идеи воспринял отказ Молотова довольно болезненно».

У советского руководства были более серьезные дела. 1 мая 1942 года Верховный Главнокомандующий обратился к вооруженным силам с приказом № 130, в котором говорилось:

«Несомненно, прежде всего, что за этот период фашистская Германия и ее армия стали слабее, чем 10 месяцев тому назад… Войне не видно конца, а людские резервы на исходе, нефть на исходе, сырье на исходе. В германском народе все более нарастает сознание неизбежности поражения Германии.

…Что касается немецкой армии, то, несмотря на ее упорство в обороне, она все же стала намного слабее… Ее старые опытные генералы вроде Рейхенау, Браухи-ча, Тодта и других либо убиты Красной Армией, либо разогнаны немецко-фашистской верхушкой. Ее кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью же разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением. Ее рядовой состав, серьезно ослабленный в ходе операций, получает все меньше пополнений…

Несомненно, во-вторых, что за истекший период Красная Армия стала организованнее и сильнее, чем в начале войны… Красная Армия добилась перелома в ходе войны и перешла от активной обороны к успешному наступлению на вражеские войска… Все это говорит о том, что Красная Армия стала организованнее и сильнее, ее офицерские кадры закалились в боях, а ее генералы стали опытнее и прозорливее.

Приказываю… всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев (курсив наш.- Авт.) ».

До начала Харьковской операции оставалось 10 дней. С середины мая должен был начаться отсчет «могучим ударам» по «озверелым врагам» и неудержимое движение советских войск к западным границам СССР. Но, по иронии судьбы, именно май ознаменовал собой начало целой серии катастрофических поражений Красной Армии.

Крупной неудачей обернулась Ржевско-Вяземская операция Калининского и Западного фронтов, в Мясном Бору началась агония 2-й ударной армии, войска Крымского фронта почти полностью были уничтожены стремительным контрнаступлением Манштейна. Войска Юго-Западного фронта, наступая на Харьков, сами залезли в мешок как раз тогда, когда немцы стремились его ликвидировать. Все это создало благоприятные условия для стратегического летнего наступления вермахта на Южном направлении.

Пришлось товарищу Молотову срочно собирать чемодан, садиться в стратегический бомбардировщик и лететь на поклон к капиталистическим дядям…

Поражение под Москвой действительно потрясло Гитлера. Еще бы, стратегия блицкрига потерпела крах, парад на Красной площади откладывался на неопределенное время. Но вождь, априори, не может ошибаться. Поэтому были определены виновные — «стихийные силы природы» и генералы, «постоянно встревавшие» в гениальные планы фюрера.

Генерал— фельдмаршала Браухича пришлось отправить в отставку. Непосредственное руководство сухопутными силами Гитлер взял на себя.

«Последствия этого решения, — по мнению Типпельскирха, — оказались гибельными для дальнейшего ведения войны и для самой сухопутной армии. Однако в тот момент решение Гитлера было единственно возможным и обещало успех. Он привел армию к Москве, он один обладал силой внушения, необходимой, чтобы воодушевить армию. [26] Он пользовался полным доверием войск. Поэтому его решение вызвало энтузиазм. Даже те представители высшего командования, которые критически относились к его руководству прошедшими операциями, понимали моральное значение этого решения Гитлера».

Первым делом фюрер отдал приказ о запрещении всякого самовольного отхода. Он тоже помнил историю великой армии Наполеона и больше всего опасался, что войска вермахта, ни материально, ни психологически не подготовленные к боевым действиям в суровых зимних условиях и разочарованные в обещанном им быстром окончании войны, сломаются физически и морально — тогда их будет уже не остановить, отступление превратится в бегство, фронт окончательно рухнет. Позднее фюрер признался маршалу Антонеску, что вооруженные силы находились на краю «наполеоновской катастрофы». В этих условиях «стоп-приказ» Гитлера, с тактической точки зрения примитивный и негибкий (как и сталинский «Ни шагу назад!»), по общему признанию, сыграл положительную роль: Восточный фронт устоял. Благодаря жестким мерам, фюреру удалось «предотвратить превращение оперативной неудачи в моральное поражение», а немецкий солдат