Алексей Лампе - Мой дневник. 1919. Пути верных

В сущности говоря, можно вполне поверить в то, что перенесшие невероятные трудности, оборванные, босые и полуголодные солдаты Суворова, герои незабываемого Швейцарского похода, были гостями мало желательными для населения, и что воспоминание о них городок сохранил не слишком приятное! Думается, однако, что и баварские солдаты, правда не испытавшие тяжелого похода, тоже не были столь скромны и приятны, как это представляет летопись. Но… свой своему поневоле брат… Русские же, испытав предательство, неблагодарность и коварство австрийцев, едва ли могли учесть разницу между ними и населением городка, кстати сказать, в течение своей истории входившего то в состав Австрии, то попадавшего в Германию, а то и в руки… шведов, следы пребывания которых в городке тоже имеются! [177]

Но дальнейшие изыскания в городском архиве дали и новые, и неожиданные результаты – они принесли также объяснение сначала непонятному для меня явлению, о котором я упоминал в начале моей заметки, что власти отметили памятной доской событие русской военной истории.

Кроме вышеприведенных документов-выписок, мои сотрудники обнаружили в городском архиве еще небольшой печатный листок. Из него стало ясным, что к созданию памятной суворовской доски сами немцы имели весьма небольшое касательство – доска была, конечно, поставлена с согласия германских властей, но… создана она была «заботой и иждивением» русского человека «Императорского русского статского советника барона фон Энгельгардта из Дрездена»… Это было неожиданно и… очень понятно. И небольшим разъяснением, почему это понятно, – я и закончу мою заметку, отметив попутно и еще один «след» Суворова уже не в самом Линдау, но недалеко от него.

Барон фон Энгельгардт, если не ошибаюсь, профессор Казанского университета, был страстный поклонник Суворова и эпохи 1812 года. За границей он имел пребывание в гор. Дрездене и потому в Казани и Дрездене у него было (и осталось после его кончины) немало предметов, посвященных как походам Суворова, так и Отечественной войне.

Энгельгардт внимательно проследил весь поход Суворова, сам проехал этот путь (в его время это уже было проще, чем для солдат Суворова) и всюду, где мог, поставил памятники деяниям великого русского полководца. Его заботой и на его счет поставлены памятные доски, как на домах, где останавливался Суворов, так и на местах боев русской армии, в том числе и всем известный памятник у Чертова моста. Поставил он в 1903 году памятную доску и в гор. Линдау, как последней главной квартире Суворова после ухода.

Драгоценные коллекции Энгельгардта были принесены им в дар и послужили главной основой Суворовского музея в С.-Петербурге. Судьба того, что осталось у него в Казани, мне неизвестна… Но то, что было у него в Дрездене, – мне в конечном счете стало близким… После его смерти наследником всего того, что находилось в Дрездене, стало русское посольство в Германии. К сожалению, это было уже посольство не русское, а советское, и оно попросту разбазарило все, что напоминало только лишь во время второй Мировой войны «амнистированного» советской властью русского героя. Библиотеку и часть картин купил на аукционе Русский научный институт в Берлине. Оттуда впоследствии правительство «наци» эту ценную библиотеку извлекло и… просто взяло себе, прекратив даже пользование ею русскими… хотя во время нахождения ее в Научном институте библиотека эта сильно была пополнена пожертвованиями русских эмигрантов, которые потом потеряли право ею пользоваться для своих работ. Какая судьба постигла эту библиотеку во время последней войны, мне неизвестно.

Часть картин, на которых были подробные описания, сделанные самим Энгельгардтом, попала в частные руки. Владельцы хотели, продав ее, заработать на этом для них чисто коммерческом деле. Покупателя на все то, что они приобрели, вследствие того, что они хотели заработать хорошо, – так и не нашлось, и эта часть коллекции стала постепенно расходиться по рукам.

Не имея возможности купить ее, я старался внимательно следить за нею и не упустить ее из виду, чтобы в минуту, когда мои денежные обстоятельства почему-либо поправятся, а продавцы перестанут дорожиться – приобрести, что возможно. К 1941 году оба владельца оставшейся части коллекции Энгельгардта умерли, и наследники их продали остатки ее мне…

23-го ноября 1943 года все это погибло вместе с моей квартирой в Берлине после того, как в дом, в котором я жил, попал «букет» из 38-ми зажигательных бомб!

В заключение еще один «след» Суворова.

Недалеко от гор. Равенсбурга (в 27 километрах от Линдау), тоже расположенного к северу от Боденского озера, но уже в пределах Вюртемберга, около городка Вейнгартен, имеется лес, носящий неожиданное наименование «Русского леса». Это заинтересовало русского эмигранта, заброшенного после катастрофы Германии в городок, и он [178]также начал свои поиски в архивах Равенсбурга и Вейнгартена.

Выяснилось, что в этом лесу погребены русские солдаты времен Суворова, лежавшие в госпитале, находившемся в свое время в монастыре в Вейнгартене. Умерших было до 2000 человек. Большая часть их, по-видимому, принадлежала к корпусу Римского-Корсакова, которому пришлось вести неравный бой с войсками Массены. Но, конечно, среди них были и участники Швейцарского перехода Суворова.

По данным местных архивов было установлено, что на русских могилах в свое время стоял памятник, но за ветхостью (или по иным причинам) в 1866 году он был разобран и, как отмечает с чисто немецкой пунктуальностью историк, на это было «истрачено три флорина»… На постановку нового памятника не было истрачено ничего… А второго Энгельгардта не нашлось!

Но эту задачу выполнили русские изгнанники, которые эмигрировали во второй раз, теперь уже не из России, а из тех стран, которые дали им временный приют. В двух километрах на восток от гор. Вейнгартена, в так называемой Шуссенской долине, на этот раз уже «иждивением русской эмиграции», был сооружен и 7-го сентября 1947 г., митр. Берлинским и Германским Серафимом, при большом стечении русских эмигрантов, приехавших из ближайших городков, освящен новый памятник, который представлял собой большой солидный восьмиконечный деревянный крест. День освящения креста был торжественным и трогательным для присутствующих. Вероятно, впервые после стопятидесятилетнего промежутка над павшими русскими воинами, совершившими небывалый поход и ушедшими в мир иной, далеко от родины, на чужбине, раздались родные русские напевы…

Но памятник этот был только временным. Созданная русской эмиграцией специальная русская комиссия, во главе с К.К. Македоновым, при всемерном содействии бургомистра гор. Вейнгартена г. Брауна, которому пришлось преодолеть сопротивление местных немецких коммунистов, и городского архитектора г. Коллера энергично продолжала работу, чтобы заменить деревянный крест прочным гранитным памятником.