Коллектив авторов - Политическая экономия Николая Зибера. Антология [litres]

Анализируя концепцию Маркса, Зибер подчеркивает, что именно товарно-денежный фетишизм [45]приводит к тому, что экономисты не видят различия между обычными товарами и рабочей силой: поскольку рабочая сила наряду с другими товарами выступает как предмет рыночной, денежной оценки, постольку возникает иллюзия, что товарная форма – это естественное состояние жизненного времени людей (Зибер, 1871, с. 263). Фетишизм товара является основой для того, чтобы перекодировать жизнь людей, сообщая их потребностям форму потенциально безграничного желания (объект желания никогда не дан, он метонимичен, всегда предстает как потребность в чем-то еще), а следовательно, превращать ее в ресурс возрастающей эксплуатации и самоэксплуатации.

Неслучаен поэтому интерес Зибера к изучению экономики первобытного общества [46]– интерес этот находится в прямой связи с его критикой субъективной школы. На примере первобытного отношения к труду (Зибер цитирует замечание Александра Гумбольдта об апатичном характере жизни индейцев Центральной Америки, который не исчезнет до тех пор, пока не будут вырублены банановые деревья, дающие им изобильное пропитание) можно показать, что трудовой потенциал людей не обязательно должен непрерывно и полностью актуализироваться – народ может обладать свободным временем, которое не обязательно тратится на производство добавочного продукта. И дело здесь, разумеется, не в банальной апологии лени и праздности, а в том, что между фактом наличия свободного времени и актом его использования для производства прибавочной стоимости есть много промежуточных состояний, которые нельзя понять только на основе экономических понятий производства и потребления (Зибер, 1871, с. 208–209). Зибер указывает на этот интервал, эту паузу, как на потенциальность , присущую нашей жизни, – например, в своих замечаниях о статье Ю. Жуковского о «Капитале» Маркса он отмечает, что ни при каких обстоятельствах «сама природа прибыли человеку не приносит, а дает ему только досуг или возможность прибыли (выделено мной. – А. П. )» (Зибер, 2012c, с. 114). Потенциальность эта не означает что-то ущербное, но как раз и является подлинной формой человеческой жизни (Агамбен, 2018, с. 409–413). И дело здесь, нужно повторить, не в ностальгии по досовременным формам жизни – в конце концов, история «чрезвычайного положения» столь же стара, сколь и традиция «правила», которое оно нарушает (и тем самым поддерживает), так что их оппозиция находится в плане синхронии, а не диахронии, – но в теоретическом обосновании возможности альтернативных укладов хозяйственной жизни в рамках современности. В этом плане еще в 1871 г. Зибер смог предвосхитить проблематику целого ряда направлений мысли, которые разовьются лишь в следующем столетии, как то: различные альтернативы «основному течению» экономической науки, экономическая социология, экономическая антропология, социальная философия неомарксизма, критическая теория общества и др.

Когда я вспоминаю свою давнюю аудиторiю и своихъ слушателей, изъ среды послѣднихъ выдвигаются двѣ яркiя фигуры, столь мнѣ памятныя и симпатичныя: Н. И. Зиберъ (1844–1888) и А. Е. Назимовъ (1852–1902), студенты разныхъ выпусковъ, – первый оканчивалъ университетъ въ томъ году, въ которомъ второй начиналъ. Это были два типа крайне противоположные: различнаго темперамента и мiровоззрѣнiя, различнаго воспитанiя, неодинаковыхъ нравовъ и привычекъ, даже различной нацiональности. Н. И. Зиберъ не былъ славяниномъ: онъ былъ швейцарцемъ по отцу и самъ числился всегда швейцарскимъ подданнымъ, а мать его была полуфранцуженка. Родился онъ въ Судакѣ, а молодость его проходила въ живописной Ялтѣ, гдѣ море Черное шумитъ не умолкая. Это была натура нервозная, глубоко-впечатлительная, съ которой не всегда могъ справиться его уравновѣшенный, довольно положительный умъ. Онъ какъ-то трепетно и лихорадочно относился къ явленiямъ жизни и къ вопросамъ науки, представлявшейся ему царственною богиней, у ногъ которой онъ готовъ былъ повергаться ницъ съ постомъ и молитвой. Чистокровный идеалистъ, онъ неспособенъ былъ ни къ какой сдѣлкѣ и компромиссу; брезгливо и нетерпимо онъ относился ко всему, что не подходило подъ его исто пуританскiя требованiя. Своею особой онъ напоминалъ растенiе «не тронь меня», которое сжималось и закрывалось отъ всякаго къ нему прикосновенiя. <���…>

Мои воспоминанiя о Зиберѣ особенно оживились во время моего пребыванiя въ Ялтѣ, гдѣ я имѣлъ случай познакомиться съ сестрой покойнаго Софiей Ивановной, проживающей въ материнскомъ домѣ, на Церковной улицѣ. Когда я бесѣдовалъ съ этой достойной, просвѣщенной особой, въ моей памяти воскресалъ образъ студента Зибера. Мнѣ ясно видѣлись его симпатичное лицо, его русая шевелюра и рыжеватая борода, его то вспыхивающiй, то потухающiй румянецъ, сообразно тому внутреннему интересу, который возбуждалъ въ немъ данный предметъ. Аккуратнѣйший посѣтитель моихъ лекцiй, особенно по иностранному государственному праву, которое въ то время я такъ подробно излагалъ, Зиберъ всегда сидѣлъ на первой скамейкѣ противъ кафедры, жадно вслушиваясь въ слова профессора. Долгое время я съ нимъ не былъ знакомъ, но когда, входя въ аудиторiю, примѣчалъ его милый образъ, мнѣ дѣлалось легко и прiятно: я видѣлъ нѣчто свое родное, близкое. Познакомился я съ нимъ уже впослѣдствiи, когда онъ со своимъ товарищемъ Скордели приходилъ ко мнѣ потолковать о литографированiи моихъ лекцiй по иностранному государственному праву. Поговоривъ съ нимъ, я убѣдился, что недаромъ считалъ его такимъ мыслящимъ и интеллигентнымъ студентомъ. Молодой ревнитель своей науки, я очень пожелалъ обратить Зибера въ государствовѣда, но его любимымъ предметомъ уже тогда была политическая экономiя, и мои попытки сбить его съ этого пути не могли увѣнчаться успѣхомъ. А политической экономiи у насъ было у кого поучиться: ее преподавали такiе экономисты, какъ Н. Х. Бунге и его талантливый ученикъ Г. М. Цѣхановецкiй. Воспитавшiеся въ классической школѣ Адама Смита, они чужды были научнаго догматизма и новыя вѣянiя въ наукѣ не считали еретичествомъ, достойнымъ кары. Это дѣлало ихъ особенно симпатичными для студентовъ, изъ которыхъ весьма многiе отдались изученiю экономическихъ дисциплинъ. Въ ихъ школѣ началъ свое экономическое воспитанiе и Н. И. Зиберъ, къ которому съ такимъ вниманiемъ и заботливостью отнесся профессоръ Бунге, намѣтившiй его въ свои стипендiаты. Въ 1867 г. Зиберъ блистательно окончилъ юридическiй факультетъ, но вакантной стипендiи не оказалось. Столь ревностно заботившiйся о своихъ учениках, Н. Х. доставилъ Зиберу мѣсто мирового посредника въ Волынской губернiи. Швейцарскому подданному пришлось служить великому русскому дѣлу освобожденiя крестьянъ. Но служить этому дѣлу пришлось ему недолго: его тянуло въ университетъ къ любимой наукѣ. Открылась вакантная стипендiя; по предложенiю Бунге она была предоставлена Зиберу. Хорошо знакомый со студенческой скамьи съ избранною наукой, Зиберъ недолго готовился къ магистерскому экзамену, который онъ выдержалъ, если только память мнѣ не измѣняетъ, уже въ 1871 г. Живо я помню этотъ экзаменъ. Экзаменовалъ его профессоръ Бунге, такъ какъ Цѣхановецкiй перешелъ уже въ Харьковъ. Вспоминаю при этомъ тѣ деликатные, благородные прiемы экзамена, которыми всегда такъ отличался профессоръ Бунге. Припоминаю блестящiе отвѣты Зибера. Экзаменаторъ предложилъ ему изложить теорiю Маркса, которая была тогда большою новинкой. Я помню, какъ разгорѣлись щеки Зибера, когда онъ сталъ излагать теорiю, которой онъ сдѣлался горячимъ послѣдователемъ. За экзаменомъ послѣдовала магистерская диссертацiя «Теорiя цѣнности и капитала Давида Рикардо», котораго онъ впослѣдствiи сопоставлялъ съ Марксомъ; затѣмъ – заграничная командировка, во время которой въ Гейдельбергѣ Зиберъ нашелъ себѣ супругу. Этотъ выборъ былъ обусловленъ, можетъ быть, тою горячею любовью къ наукѣ и жаждой изучить ее, которую Н. И. подмѣтилъ въ своей избранницѣ. По возвращенiи въ Россiю Зиберъ былъ выбранъ штатнымъ доцентомъ по кафедрѣ политической экономiи и статистики, которыя онъ и преподавалъ до 1875 г., когда окончательно разстался съ университетомъ Св. Владимiра и поселился въ Бернѣ. Это было вполнѣ естественно и вполнѣ соотвѣтствовало особенностямъ природы Зибера. Зиберъ не могъ долго оставаться въ той университетской средѣ, которая сложилась въ половинѣ семидесятыхъ годовъ, когда стали господствовать совмѣстительство и нажива, когда достатокъ предпочитали таланту, когда научные интересы поблѣднѣли и самымъ цѣннымъ качествомъ человѣка признавались хитрость и практическая изворотливость. Зиберъ съ нѣкоторыми своими единомышленниками замыслилъ создать противовѣсъ этой газетѣ, которымъ и явился Кiевскiй Телеграфъ , прiобрѣтенный супругой профессора Гогоцкаго у фонъ Юнка. Я помню, съ какимъ страстнымъ увлеченiем относился къ этому дѣлу Зибер, но дѣло не выгорѣло: не борецъ съ ударами жизни, Зибер не выдержалъ и бросилъ свой университет: швейцарскiй подданный возвратился въ свою Швейцарiю и поселился въ Бернѣ. Но русскiй душою, онъ работалъ здѣсь для русской науки, и работалъ съ тою страстностью, которая была свойственна его природѣ, не жалѣя своихъ слабыхъ силъ, мало-помалу надламывая ихъ. Достаточно назвать эти работы, чтобы судить, какъ великъ былъ трудъ, затраченный на нихъ. Это были: «Очерки первобытной экономической культуры», имѣвшiе три изданiя: матерiалы для этого сочиненiя онъ, между прочимъ, собиралъ въ Британскомъ музеѣ въ Лондонѣ; «Давидъ Рикардо и Карлъ Марксъ въ ихъ общественно-экономическихъ изслѣдованiяхъ» и два тома мелкихъ статей: томъ I. «Вопросы землевладѣнiя и промышленности», томъ II. «Право и политическая экономiя». Работы эти подорвали здоровье: появились симптомы медленнаго паралича центральнаго мозга. Симптомы эти усилились въ 1884 г. Н. И. переселился въ родную Ялту, на берега родного Чернаго моря, но ни родина, ни заботы сестры и матери не спасли угасающаго рыцаря науки: въ апрѣлѣ 1888 г. онъ успокоился вѣчнымъ сномъ. Надъ его могилой на ялтинскомъ кладбищѣ супруга его поставила памятникъ, изображающiй усѣченную мраморную колонну – символъ усѣченной жизни покойника. Да, нерѣдко родная среда усѣкаетъ жизнь мыслящаго интеллигентнаго русскаго человѣка, которому иногда приходится отправиться за рубежъ, чтобы встрѣтить признанiе и надлежащую оцѣнку. <���…>