Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

«Атомная торпеда», внутренние установки Сахарова и глобальные последствия «странностей гения»

Сахаров:

«Чтобы кончить с темой “большого” изделия, расскажу тут некую оставшуюся “на разговорном уровне” историю – хотя она произошла несколько поздней. Но она важна для характеристики той психологической установки, которая заставляла меня проявлять инициативу даже в тех вопросах, которыми я формально не был обязан заниматься, и вообще работать не за страх, а за совесть. Эта установка продолжала действовать даже тогда, когда по ряду вопросов я все больше отходил от официозной линии. Конечно, в основе ее лежало ощущение исключительной, решающей важности нашей работы для сохранения мирового равновесия в рамках концепции взаимного устрашения (потом стали говорить о концепции гарантированного взаимного уничтожения). После испытания “большого” изделия меня беспокоило, что для него не существует хорошего носителя (бомбардировщики не в счет, их легко сбить) – т. е. в военном смысле мы работали впустую. Я решил, что таким носителем может явиться большая торпеда, запускаемая с подводной лодки. Я фантазировал, что можно разработать для такой торпеды прямоточный водо-паровой атомный реактивный двигатель. Целью атаки с расстояния несколько сот километров должны стать порты противника. Война на море проиграна, если уничтожены порты, – в этом нас заверяют моряки. Корпус такой торпеды может быть сделан очень прочным, ей не будут страшны мины и сети заграждения. Конечно, разрушение портов – как надводным взрывом “выскочившей” из воды торпеды со 100-мегатонным зарядом, так и подводным взрывом – неизбежно сопряжено с очень большими человеческими жертвами.

Одним из первых, с кем я обсуждал этот проект, был контр-адмирал Ф. Фомин (в прошлом – боевой командир, кажется Герой Советского Союза). Он был шокирован “людоедским” характером проекта и заметил в разговоре со мной, что военные моряки привыкли бороться с вооруженным противником в открытом бою и что для него отвратительна сама мысль о таком массовом убийстве. Я устыдился и больше никогда ни с кем не обсуждал своего проекта. Я пишу сейчас обо всем этом без опасений, что кто-нибудь ухватится за эти идеи, – они слишком фантастичны, явно требуют непомерных расходов и использования большого научно-технического потенциала для своей реализации и не соответствуют современным гибким военным доктринам, в общем – мало интересны. В особенности важно, что при современном уровне техники такую торпеду легко обнаружить и уничтожить в пути (например, атомной миной). Разработка такой торпеды неизбежно была бы связана с радиоактивным заражением океана, поэтому и по другим причинам не может быть проведена тайно».

БА:

Недоброжелатели Сахарова, а их немало еще с советских времен, причем очень влиятельных, конечно же, ухватились за эту покаянную («я устыдился») страницу его «Воспоминаний», где контр-адмирал Фомин назвал людоедом «великого гуманиста». В этих обвинениях проявляется полное непонимание (давайте условно считать его не заказным, а искренним) психологии большинства людей, причастных к созданию ядерной мощи СССР. Советские люди, включая и Сахарова в 1950-е, 1960-е годы, верили в безусловное миролюбие советской внешней политики и в реальность империалистической военной угрозы.

Это мироощущение точно отражают цитированные выше слова Хрущева на XXII Съезде КПСС о том, что укрепление обороноспособности нашей Родины – это и есть борьба за мир во всем мире. Вера эта шла рука об руку с верой в коммунистические идеалы, в то, что, несмотря на все «сталинские» извращения и «хрущевские» глупости, будущее мира за социализмом, а капитализм неизбежно уйдет в прошлое. Есть же народная мудрость: «Трезвый пьяного не разумеет». Вот и нам, живущим в совсем другую эпоху, практически невозможно все это понять. «Я знаю, что Он такой же человек, как и мы. Но не могу я себе представить, что Он, как и мы, ходит в туалет. Не могу, и все!» – так в конце 1940-х (70-летие Сталина, в Москве выставка роскошных подарков Вождю) говорила матери моего друга немолодая ее сослуживица, уважаемый профессор. Наверно, это можно определить словами «социальный наркотик». Аналогично и с верой в коммунистические идеалы, миролюбие социализма и т. п.

Нет, Сахаров заведомо не был людоедом и смерти миллионам американцев от искусственного гигантского цунами никогда не желал. Вспомним его шокировавший всех тост («…за то, чтобы наши изделия также успешно взрывались над полигонами и никогда не взрывались над городами») на банкете в честь успешного испытания 1955 г. Или его переживания в связи с гибелью при этих испытаниях девочки и солдата. И его полное сопереживание Оппенгеймеру, который после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки вместо того, чтобы торжествовать, плакал в кабинете у Трумена – плакал из-за невыносимости самой мысли, что его – Оппенгеймера – творческие усилия одномоментно лишили жизни сотню тысяч людей.

Или уж совсем «странные», казавшиеся окружающим нелепыми переживания Сахарова по поводу неизбежной гибели нескольких тысяч человек в ближайшие пять тысяч лет по причине сегодняшних ядерных испытаний. Объясняя эту свою странность, он написал в «Воспоминаниях»: « Большую психологическую роль при этом (и в дальнейшем) играла некая отвлеченность моего мышления и особенности эмоциональной сферы ». Проявлялись эти особенности эмоциональной сферы и на бытовом уровне. В их коттедже в Сарове завелись мыши; уезжая с детьми в Москву, Клавдия Алексеевна наказала АДС устанавливать мышеловки и оставила для этого сыр. Что делает Сахаров, оставшись один? Нарезает сыр кусочками и раскладывает для мышек на крыльце. Или еще более яркий пример, описанный Еленой Георгиевной Боннэр: когда они в ссылке в Горьком гуляли по парку, Андрей Дмитриевич, увидев лежащую пустую бутылку, обязательно останавливался, поднимал ее и втыкал вертикально горлышком в землю. На удивленный вопрос «Зачем?» он пояснил, что если муравей заползет в лежащую бутылку, то он вверх по гладкому стеклу не сможет выбраться и погибнет. Вот он и переворачивал бутылки, дабы предотвратить эту пусть и локальную, но все-таки катастрофу.

Конечно, странный. Но благодаря этим странностям гения был в 1963 г. заключен Московский договор о запрете ядерных испытаний в трех средах (на земле, в атмосфере и под водой), то есть прекратилось то самое радиоактивное загрязнение окружающей среды, которое так мучило Сахарова. И остановка в конце 1980-х смертоносной гонки ядерных вооружений СССР и США произошла ведь тоже из-за этих его странностей. Действительно, чем для сильных мира сего, для лидеров сверхдержав – «реальных политиков» какой-нибудь репрессированный инакомыслящий отличается от того муравья? А Сахаров заставил их думать об этом. Его знаменитая триада «Мир, прогресс, права человека», вынесенная в заглавие его Нобелевской лекции 1975 г., – это ведь тоже «странность» (ну причем тут права человека, когда речь идет о таких серьезных вещах!?). Но именно это сработало на сто процентов! Или, говоря словами самого Сахарова: « В конечном итоге нравственный выбор оказывается самым прагматичным ».