Патрисия Познер - Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

Были показания аптекаря Пауля Пайора; он рассказал, что знал Капезиуса по его работе на Farben / Bayer , и что аптекарь проводил отбор на платформе, когда его привезли.

– Доктор Капезиус стоял в 4–5 метрах от меня. Он обратился ко мне по-венгерски, он же отправил меня направо. В этом я уверен абсолютно: такие вещи не забываются.

Гофмайер обратился к Капезиусу:

– В первую очередь нам нужно услышать от вас, проводили вы отбор на платформе или нет. Слова свидетеля звучат более чем убедительно.

– Они только звучат убедительно, – ответил Капезиус и пустился рассказывать, как коммунистическая Румыния его подставила, осудив его заочно еще в 1946 году [506] Капезиус, Пайор и Гофмайер в: Naumann, Auschwitz, 300–301. .

Когда очередной свидетель предоставил улику – праздничную открытку, подаренную Капезиусом до войны, – Гофмайер спросил, чей это почерк. Аптекарь подтвердил свою причастность. Несколько дней спустя Капезиус, видимо, вспомнив, что все румыны сговорились против него, передумал и сказал, что это не его почерк.

В других случаях, стандартный ответ Капезиуса – «не помню, чтобы был знаком с кем-то из свидетелей до войны, должно быть, они путают меня с доктором Фрицом Кляйном, он проводил отбор на платформе» – с каждым разом звучал все более избито и нелепо. Когда один из свидетелей рассказал, что за глаза аптекаря называли Mopsel (мопс, толстячок), он этим воспользовался и сказал, что сам полным никогда не был, но это описание подходило доктору Кляйну. На это представитель потерпевших Генри Ормонд сказал, что познакомился с Кляйном на суде в Берген-Бельсене, и что «сложно представить человека, меньше похожего на доктора Кляйна, чем [Капезиус]» [507] Ормонд цитируется в: Naumann, Auschwitz, 73. . Элла Лингенс, одна из заключенных и ассистенток Менгеле, сказала:

– На тот момент, в 1944 году, доктору Кляйну было столько, сколько доктору Капезиусу сейчас, в 1964. Они были совершенно не похожи. <���…> Доктор Кляйн говорил на верхненемецком без акцента. Я даже не знала, что он из Румынии. Они говорили совершенно по-разному. Кляйн говорил без акцента, как если бы его родители говорили по-немецки. В его речи даже слегка слышался швабский диалект. Его трансильванский говор был таким же, как мой венский. Доктор Капезиус же говорил как человек, выросший в Румынии. Он говорил по-немецки с акцентом, как иностранец [508] Доктор Элла Лингенс, Mulka et al., 4 Ks 2/63. DVD ROM «Der Auschwitz Prozess: Tonbandmitschnitte Protokolle, Dokumente; Herausgegeben vom Fritz Bauer Institut», 2743. .

Одна из свидетелей, подруга детства Капезиуса, Виктория Лей, попыталась поддержать его алиби, представленное Кляйном, и рассказала, что познакомилась с Кляйном в 1944 году, и он ей признался, что «брал на себя всю неприятную работу аптекаря». Во время допроса Гофмайером она призналась, что ключевые моменты показаний она почерпнула из газетных статей [509] Показания Виктории Лей, 4Ks 2/63, Hessisches Staatsarchiv, приводится в: Naumann, Auschwitz, 344–346. .

Капезиусу не удалось предоставить убедительного объяснения, почему офицер его ранга ездил на станцию и сам забирал чемоданы медикаментов, вместо того чтобы предоставить это младшему по званию, особенно если платформа была ему столь неприятна, как он говорил. Когда прокурор показал Капезиусу фотографию процесса отбора, подсудимый отказался признать, что перед ним знакомое зрелище. Судей сбивали с толку его извилистые уклонения от вопроса. Доведенный до точки кипения аптекарь отчаянно всплеснул руками:

– Да откуда мне знать, как это все выглядело! [510] Показания Капезиуса цитируются в: Naumann, Auschwitz, 73.

Хоть Капезиус и предпочитал делать вид, что улики и показания свидетелей его не беспокоили, адвокаты знали: его очень раздражало, что пресса выставляла другого обвиняемого, доктора Франца Лукаса, «хорошим немцем». Лукас рассказал, что за пять месяцев 1944 года, проведенных в Освенциме, он «ни разу не ослушался приказа, но делал все, что мог, чтобы найти какую-то лазейку» [511] Pendas, The Frankfurt Auschwitz Trial, 2162; «‘Auschwitz Trial’ Enters Sixth Week; Says Archbishop Said to Obey Orders», The Wisconsin Jewish Chronicle (Milwaukee, WI), January 31, 1964, 1. . Капезиус считал, что заслужил как минимум доброе слово за рассказ об отказе участвовать в отборе. Ему было обидно, что любимцем журналистов стал Лукас. Еще большим унижением было то, что команда Бауэра избрала аптекаря лицом нацистов-расхитителей имущества убитых.

– Капезиус систематически и беспощадно пользовался ситуацией, сложившейся в Освенциме, – говорил прокурор. – Он действовал лишь в своих материальных интересах. Улики демонстрируют, что он виновен в отвратительном преступлении, присваивая себе имущество умерших. Доказательства указывают на то, что Капезиус был лично заинтересован в пребывании в Освенциме и в продолжении работы лагеря смерти, за что он и другие обвиняемые, разделяющие его мнение, могут понести законное наказание. В Освенциме [был] обычай: некоторые эсэсовцы откладывали конфискованные вещи в сторону, как бы для себя на будущее. Но, по словам свидетелей, никто из обвиняемых не участвовал в этом с таким энтузиазмом, такой оперативностью и столь же бессовестно, как Капезиус [512] Начало процесса, Mulka et al, 4 Ks 2/63. DVD ROM «Der Auschwitz Prozess: Tonbandmitschnitte Protokolle, Dokumente; Herausgegeben vom Fritz Bauer Institut, 1243; 4Ks 2/63, Hessisches Staatsarchiv». .

Одно дело – быть обвиняемым в убийстве евреев, которые по закону Третьего рейха не считались людьми, и совсем другое – быть публично названным чуть ли не расхитителем могил, думал Капезиус. Но как бы он ни кипел внутри, старался снаружи ничего не показывать. Попытка скрыть эмоции приводила к довольно неловким и неприятным моментам. В июне 1964 года Вильгельм Прокоп поверг заседание в шок, описав как Капезиус «наклонился и принялся копаться в челюстях» в поисках золотых зубов. Это вызвало у Капезиуса громкий приступ смеха и он не остановился, пока Гофмайер не приказал ему «прекратить».

После показаний Прокопа Гофмайер спросил, не хочет ли Капезиус что-нибудь сказать. Уже не улыбаясь, Капезиус встал по стойке смирно и сказал:

– Я никогда не извлекал золотых зубов из челюстей. Один раз я эти челюсти осматривал, но никакого золота там уже не было [513] О смехе Капезиуса см.: «Horror Loot of a Nazi Camp Told», Independent (Long Beach, CA), June 19, 1964, 15; testimony at Mulka et al, 4 Ks 2/63. DVD ROM «Der Auschwitz Prozess: Tonbandmitschnitte Protokolle, Dokumente; Herausgegeben vom Fritz Bauer Institut, 1321». .

Даже Латернсера, казалось, озадачили слова его клиента.

На протяжении всего процесса Капезиус будто витал в облаках и думал о чем-то своем. Находясь в тюрьме, он много читал об Освенциме, делал заметки, предлагал своим адвокатам другие стратегии, и, главным образом, жалел себя. Из его писем можно заключить, что суд не заставил его заглянуть вглубь себя и задуматься о содеянном в лагере; вместо этого Капезиус бесконечно жаловался на все, что его окружало, от одиночества и плохой еды до нехватки секса. Он жаловался, что тюремщики «разрешают получать только одну пятикилограммовую посылку на Рождество, если ты в следственном изоляторе. А тем, кто тут отбывает срок, разрешают съесть полкурицы, торт, когда семья раз в месяц приезжает навестить. В нашем изоляторе раздают в лучшем случае по бутылке газировки из местного автомата. Это должно отвлечь нас от желания сбежать?». Также Капезиус рассказывал, что других обвиняемых по его делу «кормили лучше». Из-за плохого питания Капезиус похудел на 18 кг, из-за чего он «стал почти импотентом» и «больше не желал сексуальных отношений». «Здесь никто не может заниматься сексом с женой или девушкой, и все вынуждены как-то справляться. Но на долго нас не хватит, учитывая постоянное нервное состояние. Это приведет к сексуальным мучениям, или, по крайней мере, к нужде в сексе. <���…> Даже в Освенциме был бордель в качестве временной меры» [514] Заметки Капезиуса от 20 мая 1964 года, цитируются в: Schlesak, The Druggist of Auschwitz, Hardcover Edition, 187. .