Михаил Талалай - Княжна Голицына – принцесса моды

Драматичным был момент, когда я спускалась по ступенькам, поскольку в этом дворце нет лифтов. Я почти теряла сознание от боли. То же самое я испытала, когда мы садились на мотоскаф. В гостинице я быстро собрала вещи. Никогда этого не забуду: чудовищная жара, как всегда в августе, а я терплю такую боль! Всю ночь я не находила себе места, хваталась за ручки багажа, готовая уехать на рассвете. Утром друзья отвезли меня в больницу скорой помощи. По мнению врачей, переломов у меня не было, только очень сильный ушиб. В аэропорт я отправилась в кресле на колесиках. Я приехала в Рим и тут же позвонила жене одного известного ортопеда. Как только он вернулся из отпуска, он нанес мне визит и подтвердил диагноз, поставленный в Венеции. Он посоветовал также своего физиотерапевта. Тот приходил к нам домой, брал меня за ногу и тянул ее так, что у меня искры сыпались из глаз. От боли я просто не могла дышать. После четвертого сеанса я придумала какой-то предлог и мы расстались.

Следующий ортопед отправил меня на другой конец Рима на терапевтические процедуры, но я по-прежнему не чувствовала никакого облегчения. В конце концов, потеряв терпение и, подозревая ошибку в диагнозе, я попросила врача сделать мне рентгеновские снимки. И действительно, выяснилось, что у меня сломана лобковая кость. К счастью, перелом не дал осколков и кость срасталась сама собой. Я не стала предпринимать ничего дополнительно, уехала в Нью-Йорк и потихоньку начала привыкать ходить с тростью. Слава Богу, потом я полностью поправилась.

Как назвать все это? Стоицизмом? Но сколько уже раз я мужественно реагировала на неприятные события и боль. Может быть, объяснение заключается в моих корнях, в том, что я русская, и в особом характере этого народа, хорошо выраженном в словах французского академика Андре Зигфрида, которые Альфредо Пьерони приводит в книге «Русские, душа и история народа»: «Одна из самых азиатских черт русского человека – это его великое терпение, его сопротивляемость, способность выносить боль. Он умеет страдать и не удивляется тому, что жизнь трудна, а временами жестока. Это его качество вытекает из многовековой привычки сталкиваться с тяжелыми испытаниями, связанными с ненастьями, вторжениями, традициями жестокости в истории этой части мира. Все эти испытания представляются в итоге как естественное явление, поскольку они стали постоянными, русский воспринимает их с чувством реализма, не протестуя, как воспринимаются проявления силы и диктат государства. Возможно, русские люди обо всем этом думают, но подчиняются и склоняют голову, как перед силами природы. Таково значение слова “ничего”, производного от существительного “никто”, что означает “неважно”, “нихиль”. Они повторяют: “Ничего, ничего – это неважно”, а в глубине души говорят себе, что, несмотря ни на что, они выживут».

Итак, с больной ногой я уехала в Нью-Йорк. Только в предпоследний день перед отъездом я пригласила Джона Фэйрчайлда, поскольку не хотела, чтобы меня захватили все эти светские дела, завтраки, обеды и ужины. Когда мы, наконец, встретились, он спросил, какие новости я могу сообщить о Симонетте. Я ответила, что после 20 лет взаимного молчания мы снова стали подругами. «Как так?», – спросил Джон. «Из-за России», – ответила я. Бабушка Симонетты была русской, и, возможно, по этой причине она полагала, что двери этой страны распахнутся перед ней…

Во время пребывания в Нью-Йорке Жаклин Кеннеди пригласила меня зайти на чашку чая. В 1978 году Джеки, в качестве ассоциированного члена, вступила в редакцию издательского дома «Даблдей букс», куда ее позвал Джон Сарджент, президент совета администрации. С 1982 года у нее уже было право выбирать и предлагать, коммерчески выгодные книги, среди них были, например, воспоминания Майкла Джексона. Я заметила, что она очень похудела. Мы долго говорили о возможной публикации моей книги, она первой подала мне эту мысль. Джеки объяснила, что ее издательство мало пригодно для печатания моей биографии, и что передо мной в очереди стояли бы еще 200 контрактов. Я заметила: «Итак, пока книга выйдет, я успею умереть и меня похоронят…»

Джеки, однако, дала мне несколько советов в этом отношении. Потом представила своего спутника Мориса Темпельмана, человека умного и хорошо ее защищавшего. Он ее обожал и сумел увеличить в десятки раз то, что она унаследовала от Онассиса и Кеннеди. Жаклин очень его любила. Теперь она почти не выходила из дома – раз или два за полгода, на благотворительный бал или в связи с мероприятиями, посвященными Джону Кеннеди. Когда я ее увидела, она была одета в черные джинсы и черный свитер. Она лежала на канапе, и время после обеда мы провели, разговаривая и вспоминая. Я не знала, что ей уже плохо, а она ничего об этом не сказала. Я представила ей тогда Пабло, моего косметолога, и позже она не раз его приглашала.

Жаклин ушла из этого мира с исключительным достоинством. Этой женщине не везло. Хорошо, что в конце жизни она встретила человека, который ее очень любил и смог закрыть некрасивую страницу замужества с Онассисом. Онассис был ужасен, когда пил, он становился невыносимо вульгарным. Женясь на Жаклин, он думал больше об устройстве своих дел в США. Для нее же это был переход из одного мира в другой, это было бегством, забытьем. После брака с Онассисом Жаклин очень изменилась, потеряла свою живость. В тот вечер, в последний раз, когда я ее видела, она не хотела, чтобы я уходила, хотела, чтобы я дождалась прихода детей, которые навещали ее каждый день. Она умерла в мае 1994 года от болезни Ходжкина.

Я вновь вернулась в Россию в январе 1995 года, в дни православного Рождества, по приглашению мэра Санкт-Петербурга и по случаю музыкального фестиваля, который собрал членов семей русской знати, рассеянных по всему миру. В основе всего было желание, чтобы представители семей, которые внесли вклад в историю страны и жили вне России, провели вместе русское Рождество. Мы были приглашены в Пушкин (Царское Село) – бывшую летнюю резиденцию русских царей, что в 30 километрах от Петербурга. Нам предложили авиабилеты, гостиницу, водителя и все остальное. Мое пребывание длилось три дня и снова стало незабываемым.

Праздник организовал банкир Сокол из Астробанка господина Смирнова. Таинственным образом банкир умер несколько месяцев спустя: то ли его убили, то ли он покончил с собой. Жена послала мне факс, чтобы сообщить о случившемся и еще раз пригласить в Петербург, она хотела, чтобы «иностранные русские» снова встретились в Петербурге по случаю открытия еще одного чудесного памятника архитектуры – Петродворца, или Петергофа.

По этому случаю тоже были организованы спектакли до четырех утра: балеты, джазы, пение. Я была гостьей в течение четырех дней. Число приглашенных было большим, чем в прошлый раз, я познакомилась со многими своими родственниками, в том числе с кузенами из Лондона. Это были дети от первого брака Джорджа, того кузена, который работал в «Рэнк ксерокс», а потом открыл семейную библиотеку в Петербурге [117] Библиотека была открыта уже после смерти кн. Г.В. Голицына, его вдовой Джин и дочерью Катей. – Прим. Е.В. Конюховой. . Катя, моя крестница, была со своей мамой, то есть второй женой Джорджа. Встретились мы и с моей подругой из Греции.