Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Последний вскоре из управляющих округом был назначен членом строительной комиссии, должность гораздо низшую, а впоследствии членом общего присутствия того же правления округа, в котором был прежде председателем; только по назначении Мельникова главноуправляющим путями сообщения он, частью по товариществу с Гене, а частью по каким-то дамским связям, произвел последнего в генерал-майоры, сделал начальником VI (Казанского) округа и дал даже денежную аренду, награду весьма редкую в ведомстве путей сообщения.

Никифораки подтвердил мне справедливость всего сказанного мне Бибиковым, и я рассказ последнего передал Гене, который почитал своей обязанностью почти каждый день являться ко мне. К этому рассказу я прибавил, что мне известно, что Залесский при всех свидетельствах работ берет взятки. Гене был очень смущен моим замечанием, притворился, что ничего не знает, и обещался прекратить неправильные требования Залесского I.

В то время губернии были приписаны к округам путей сообщения, правления которых обязаны были командировать подчиненных им инженеров для освидетельствования работ в казенных домах, принадлежащих разным ведомствам; подписанные этими инженерами описи работ представлялись вместе с отчетами в контрольное отделение казенной палаты той губернии, где находилось сооружение, в котором произведены были работы.

Из числа игравших в карты с Никифораки всех чаще был у него директор киевской гимназии Александр Григорьевич Петров {57}, впоследствии председатель Петербургского цензурного комитета. Вскоре после переданного мною Гене рассказа Бибикова Петров, придя к Никифораки, объявил, что у него был Залесский, требуя, чтобы он взял те деньги, которые последний получил за подписание описи по ремонтным работам {управляемой Петровым} гимназии, и укорял Петрова в том, что последний рассказывает подобные вещи мне, состоящему при графе Клейнмихеле, за что он может совсем погибнуть. Петров сказал Никифораки, что он денег Залесскому не давал, и потому отвечал последнему, чтобы он их возвратил, если желает, тому, у кого он их взял, т. е. подрядчику. Петров очень был недоволен тем, что Никифораки передал мне эту проделку Залесского. Но Никифораки мне ничего не говорил, и я об этом ничего не знал, а только в общих словах сказал Гене, что Залесский везде берет деньги, где свидетельствует работы. Выходит по пословице, что кошка знает, чье мясо съела.

Я упомянул о казнокрадстве Шишова; почти все инженеры, состоявшие в его округе, находились под начетом; он при каждой работе составлял комитеты, в которых состоял председателем, и брал, по сговору с евреями, фальшивые залоги под выдаваемые задаточные деньги, а когда фальшивость залогов обнаруживалась, налагались начеты на председателя и членов означенных комитетов; таким образом, деньги, которые брал воровски один Шишов, возвращались казне малыми суммами не от одного, а от всех ни в чем не повинных членов комитета.

По воскресеньям у Бибикова обедали все старшие должностные лица Киева. Бибиков мне говорил, что он каждый раз приглашает Гене, как управляющего округом путей сообщения, но что он никогда не бывает. На мой вопрос у Гене, по какой причине он не бывает на обедах у Бибикова, он отвечал, что за этими обедами сидят все лица, украшенные разными орденами, а ему, не имеющему никакого ордена, совестно сидеть между ними, {хороша причина}! Действительно, Гене был единственное лицо, которое, в чине инженер-полковника и притом управляющего округом путей сообщения, не имел орденов; он получил первый орден только после 35 лет службы. Орден Св. Владимира 4-й ст. дается по статуту за 35-летнюю службу, конечно, беспорочную, и служба Гене считалась беспорочною!

В бытность мою в Киеве у Бибикова было несколько балов, на которых танцевал, между прочими, Мартынов {58}, убивший на дуэли поэта Лермонтова и посланный в Киев на церковное покаяние, которое, как видно, не было строго, потому что Мартынов участвовал на всех балах и вечерах и даже через эту несчастную дуэль сделался знаменитостью. Я встречался с Мартыновым, между прочим, и у бывшего тогда киевским губернатором, а впоследствии членом Государственного Совета Ивана Ивановича Фундуклея {59}, очень богатого человека, о котором нечего сказать более, как то, что он кормил хорошими обедами и давал балы с хорошими ужинами.

Бибиков был чрезвычайно крут и часто дерзок с польскими помещиками управляемого им края; насколько это было полезно в то время для русских интересов, предоставляю судить более знакомым с политическим положением того края; но многие русские тогда говорили, что правитель его канцелярии Писарев и другие подчиненные Бибикову лица выдумывали заговоры и раздували их важность с целью выслуживаться и получать награды, а между тем оговоренные подвергались ссылке в Сибирь и другим тяжким наказаниям. Я не могу утверждать, чтобы это было действительно так, но не подлежит сомнению, что Бибиков потворствовал Писареву, грабившему помещиков, которые, чтобы не подвергаться арестам, платили Писареву большие суммы, обыкновенно доставляя их во время киевских контрактов, бывающих в январе месяце.

Писарев, несмотря на то что брал с помещиков взятки, обращался с ними очень гордо. Мне случалось во время контрактов играть у Писарева в карты, и, когда приходили во время нашей игры ясновельможные паны и кланялись при входе почти до пола, Писарев почти не гнул шеи, оставляя нас, игравших с ним, на одну минуту, входил с помещиком в свой кабинет, где, конечно, взявши положенный оброк, отпускал его и, садясь снова за карточный стол, не обращал никакого внимания на низко кланяющегося уходящего пана. Кабинет Писарева был весь уставлен подаренными (?) ему старинными фамильными серебряными блюдами, вазами, чашами и т. п. Сколько мне помнится, Писарев умер в бедности, жена ограбила его и бросила. {Все время моего пребывания в Киеве Бибиков был со мною очень любезен}.

Клейнмихель и я были в Москве, когда Бибикова в 1852 г. назначили министром внутренних дел. Я, узнав об этом назначении, сказал о нем Клейнмихелю, который очень был доволен и надеялся, что многое будет в состоянии провести из того, что не мог провести при прежнем министре графе Перовском {60}, полагая, что Бибиков относительно его останется таким же подобострастным [5], каким был до сего времени, но Клейнмихель в этом ошибся. Я также ошибся, надеясь, что Бибиков сохранил ко мне хотя часть любезности, которою меня осыпал в Киеве. В ноябре 1852 г., приехав в Петербург с моими предположениями о преобразовании Московских водопроводов, я был у Бибикова в парадной форме во время приема им просителей. Подойдя ко мне, он спросил, чего я желаю; я отвечал, что, приехав из Москвы, почел обязанностью представиться ему. Он мне заявил, очень величаво, что-то вроде того, что он, по значительности своих занятий, не может заниматься мной. Может быть, он это сказал и мягче, но такое впечатление произвели его слова на меня. Это было сказано при Николае Алексеевиче Милютине {61}, который представлял Бибикову лиц, собравшихся у него в приемном зале, и я с того времени, встречаясь с Милютиным, всегда конфузился. Я никогда не мог себе простить этого шага, сделанного мною для того, чтобы продолжать знакомство с Бибиковым, и вполне неудавшегося. Я на него решился без всякой надобности, не обсудив, что настоящие взаимные наши отношения были совсем не те, какие были в Киеве. {Там он считал меня агентом и близким человеком временщика, от которого полагал себя в зависимости, хотя косвенно. Теперь он сам сделался министром; Клейнмихель уже не пользовался прежней милостью у Государя, а я в протекшие 10 лет не только не сделал служебной карьеры, но назначение меня начальником Московских водопроводов служило Бибикову доказательством, что я ничего не значу и при потерявшем в его глазах значение Клейнмихеле}.