Барт ван Эс - В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Музей располагается в особняке напротив старой бухты. Он похож на сотни других музеев: всё немного выцветшее, скученное, свет слишком яркий – под таким что угодно покажется нереальным. В холле почетное место отведено армейскому джипу – он стоит в центре, на возвышении из искусственной травы. Внутри застыли манекены. Туго застегнутые чистенькие шлемы, улыбки, взгляды устремлены вперед, как у лего-человечков. За ними на стенах – карты со схемами высадки немецкого десанта и последующего освобождения Нидерландов союзниками. Жирные стрелки с цифрами и датами показывают передвижения войск. В других комнатах выставлены фотографии, в витринах – оружие, документы и награды.

Во время немецкого вторжения Дордрехт оказался в числе городов, где шли бои. На рассвете 10 мая 1940 года на город сбросили десантников, чтобы захватить мосты. Гарнизон города состоял из полутора тысяч солдат, но нидерландская армия, которая более двухсот лет не участвовала в настоящих сражениях, оказалась на редкость плохо подготовленной. Лишь немногие прошли полный боевой курс, а поскольку большая часть боеприпасов оказалась под замком на центральном складе, вооружены солдаты были крайне скудно. Поначалу многие защитники города просто смотрели в небо, замерев от ужаса перед «юнкерсами». Другие напрасно истратили все патроны, пытаясь расстрелять истребители.

Однако, когда первое потрясение прошло, начались ожесточенные бои. В первый день десятки немецких десантников были убиты или ранены, около восьмидесяти человек – захвачены в плен и незамедлительно отправлены в Англию морем. 13 мая в город вошли десятка два танков – из них пятнадцать были выведены из строя ценою жизни двадцати четырех голландцев. Тем не менее после всего лишь четырех дней боев Дордт, как и все Нидерланды, сдался, и его войска из последних сил уничтожали остатки боеприпасов, чтобы те не попали в руки врага.

Я единственный посетитель музея и чувствую себя тут лишним: вокруг меня сотрудники (как я догадываюсь, волонтеры) проверяют инвентарные описи, чистят экспонаты из витрин, заново расставляют маленькую библиотечку книг о войне. Я рассматриваю потрепанные корешки, потом обращаюсь к седовласому мужчине в голубой рубашке, сортирующему стопки книг за столом. Он поднимает голову: мой интерес к истории города ему явно по душе. Еще больше он оживляется, когда я рассказываю о Лин, о ее путешествии из Гааги. Судя по тому, как меняется выражение его лица, когда я упоминаю госпожу Херому, привезшую девочку в Дордрехт, имя ему явно знакомо. Он спрашивает, что мне о ней известно.

В ноутбуке, который я извлекаю из чемодана, есть фотография документа: желтоватый листок линованной бумаги формата А4, испещренный черновыми заметками – некоторые зачеркнуты. Заглавие такое: «Что должно играть роль в создании нового закона?» Документ написан рукой госпожи Херомы, а переснял я его в Амстердаме. Лин он достался после смерти госпожи Херомы. К тому моменту, когда были сделаны эти заметки, – много лет спустя после войны – Диуке Херома-Мейлинк (для друзей просто Тоок) уже представляла Партию труда сначала в парламенте, а затем в ООН. В основе заметок лежит личный опыт, и Лин упоминается как пример единственного ребенка, которому приходится войти в большую семью. Одна подробность привносит в ситуацию человечность: когда мать Лин закрыла дверь на Плеттерейстрат, госпожа Херома услышала, как та зарыдала там, за дверью.

Сотрудник музея подзывает коллег, и вскоре вокруг нас уже собираются несколько человек и читают через мое плечо письмо на экране. Я прокручиваю перед ними другие фотографии: альбом со стихами, письма, фотокарточки, – явственно ощущается общий интерес. Мне называют эксперта по этой теме – Герта ван Энгелена, он местный журналист и сотрудничает с музеем. Мы пишем ему письмо и оставляем сообщение на автоответчике, а тем временем кто-то из сотрудников проверяет каталоги и базы данных и предлагает варианты, где я могу еще поискать сведения. За это время мы, кажется, успеваем сдружиться. К середине дня у меня уже целый список сайтов и публикаций, и я смотрю видео, двадцать пять лет назад записанное американским Мемориальным музеем Холокоста, – в нем госпожа Херома несколько неохотно рассказывает о том, чем они с мужем занимались во время войны.

В 1930-х годах чета Херома жила в Амстердаме, где Ян Херома получил диплом психолога и продолжил учебу в медицинской школе. Оба они мыслят политически прогрессивно, решают просто жить вместе, не поженившись, и снимают квартиру вместе с Иреной Ворринк (будущим министром здравоохранения Нидерландов от социалистов, ее имя станет широко известно в 1976 году благодаря декриминализации легких наркотиков). Выучившись на социального работника, Тоок была принята в профсоюз, чтобы организовывать политическое образование для женщин-рабочих. А по ночам, дома, за маленьким столиком, она стучала на пишущей машинке, переводя с немецкого на голландский научные статьи ученых-евреев. Это было необходимо, потому что без переводов исследователи, которых на родине в Германии преследовали нацисты, не сумели бы получить работу в Нидерландах. Супруги Херома считали, что их либеральная и политически нейтральная страна как нельзя лучше подойдет беженцам.

Когда в Нидерланды вторглись нацисты, у Яна уже была собственная врачебная практика в Дордрехте – в изящном белом террасном доме номер 14 по Дюббелдамсевег. Через отдельный вход пациенты попадали сразу в приемную на первом этаже, а оттуда – в кабинет врача. Семья жила на втором этаже.

Поначалу оккупанты почти ничем не нарушили обычный ход жизни. Они захватили бразды правления (назначив Артура Зейсс-Инкварта рейхскомиссаром и главой гражданской администрации), но административная структура и работа полиции, школ, магазинов, храмов и предпринимателей практически не изменились. Антиеврейские меры множились постепенно и почти незаметно: отказ в бомбоубежищах, «Свидетельство об арийском происхождении» для госслужащих, требование ко всем евреям встать на учет. С февраля 1941 года начались массовые аресты, которые поначалу шли неспешно. Над евреями, переправленными четой Херома в безопасные, казалось бы, Нидерланды, теперь нависла угроза, а в переводах и новых университетских должностях, которые появились благодаря усилиям четы, уже не было нужды.

С ноября 1941 года в нижнем левом углу страницы с объявлениями в местной газете, по соседству с рекламой зубного врача, магазина готовой одежды и концертного зала, регулярно появлялось и такое сообщение: