Джорджо Кирико - Воспоминания о моей жизни

По существу, Биеннале 1948 года представляла собой выставку, демонстрирующую, как бедные художники и скульпторы, вынужденные воплощать в обязательном академическом стиле фашистскую тематику и прославлять действительность периода Муссолини, сбросили с себя рабские цепи и под эгидой «свободы в искусстве» начали творить всяческое свинство. Прежде всего, как я уже говорил, во времена фашизма не было никакого регламента, никаких предписаний, запрещавших художникам работать, как они того хотят. Поэтому среди выполненных тогда по заказу фашизма портретов иерархов, картин и фресок вполне могли бы появиться подлинные шедевры, подобные тем, что создавались, начиная с Чинквеченто и кончая серединой Отточенто, по заказу правительств, пап, принцев и меценатов художниками того времени. Если официальные работы, выполненные по заказу фашизма, не оставили никакого следа, то только потому, что они не имеют никакой художественной ценности. Это произошло потому, что написаны они были в эпоху, когда уже несколько десятилетий живопись полностью лишена была тех качеств, что свидетельствуют о наличии мастерства. Так произойдет и со всей современной живописью, она также не оставит ни малейшего следа — но вины фашизма в этом нет.

Выставка же метафизической живописи в рамках Биеннале 1948 года преследовала одну цель — Джорджо де Кирико, точнее, имела намерение продемонстрировать полное ко мне пренебрежение. Прежде всего, ее задачей было привлечь как можно больше внимания итальянской публики и иностранцев только к одному направлению в моем искусстве, чтобы люди не смогли проявить интерес к другой стороне моего творчества, к тем работам, что я создаю, постоянно совершенствуясь, вот уже сорок лет. Именно эти мои многочисленные работы благодаря своим бесспорным достоинствам и мастерству нравятся, нравятся очень, по существу, нравятся всем, в отличие от живописи модернистов, которая не нравится никому. Кроме того, организаторы Биеннале 1948 года, написавшие на славных знаменах своих легионов «свобода в искусстве», знали, насколько опасным было бы сопоставление, выстави они мои работы, полные пластических достоинств и мастерства, рядом с глупостью, мерзостью, чушью, которую они, члены комитета возрожденной в 1948 году Биеннале, поддерживают, защищают и с поистине удивительными усердием и жаром пропагандируют. Их обманные действия в отношении меня должны были состоять в том, чтобы, с истерической энергией раздувая рекламу, торжественно представить метафизику и тем самым максимально сузить творческий потенциал художника моего калибра. Они пытаются ограничить его несколькими десятками работ, созданными, по их мнению, в результате безумного вдохновения. Сюрреалисты говорили, что сначала я работал в состоянии галлюцинации, но впоследствии поспешил перейти в состояние живого трупа и превратился в персону, у которой, как утверждает одна миланская галерея, «нервы сдали». Но самым невероятным было то, что в ходе подготовки «Выставки Метафизики» на Биеннале 1948 года метафизиками окрестили двух других художников — Карра и Моранди — и поместили их работы вместе с моими. Ответственным комиссаром этой странной выставки метафизики был назначен профессор Роберто Лонги [81]. Профессор Лонги на протяжении сорока лет всегда начеку и специализируется в искусстве ловли возможности доставить мне неприятность. На самом деле, более сорока лет назад, как я уже говорил, в связи с выставкой моих метафизических картин он написал безжалостную, издевательскую статью, которая называлась «Ортопедическому божеству», и теперь, более чем через сорок лет, в Венеции он посвятил себя целиком подготовке «Выставки Метафизики», поскольку и здесь почувствовал дух антидекирикианства. Другой примечательный факт непристойного отношения ко мне состоял в том, что уважаемый комитет Биеннале, посвятив в метафизики Карра и Моранди, учредил премию в несколько тысяч лир, которую должен был получить лучший. Тогда все знали, что Карра лишь повторяет в скверной манере те метафизические картины, что он видел в Ферраре, когда я их писал в военном госпитале в годы Первой мировой войны. Что касается Моранди, то он никогда не был метафизиком. Пределом всего стало то, что премия за метафизическую живопись была единодушно присуждена — возможно, под давлением знатоков модернизма Роберто Лонги и Лионелло Вентури — их любимому Моранди. Теперь, дорогой читатель, если ты хочешь представить себе менталитет и мораль, господствующие ныне в некоторых кругах, связанных с современным искусством и культурой, задумайся над этим: на официальной выставке, организованной в Италии на средства итальянских налогоплательщиков, выставляют работы известнейшего итальянского художника. При этом его не приглашают и, вопреки регламенту самой официальной выставки, вопреки правилам хорошего тона и нравственным принципам, даже не ставят в известность. Этот известнейший итальянский художник создал свой стиль или, если хотите, направление в живописи, причем этот стиль или направление принадлежат ему и только ему. Он экспонирует свои работы вместе с работами других художников, необоснованно, из определенных соображений посвященных в метафизики, при этом один из них только и делал, что занимался, как я уже говорил, плагиатом, а другой с метафизикой ничего общего не имел. Ко всему прочему, установленная денежная премия была присуждена именно тому, кто никакого отношения к метафизике не имел. Задумайся над этим, дорогой читатель, и ты поймешь, насколько это постыдно и непристойно. В довершение всего, среди метафизических картин, созданных мною, оказалась чудовищная фальшивка — чтобы не увидеть эту фальшивку, нужно было не уметь отличить кусок ветчины от железобетонной плиты. И все же ни профессор Роберто Лонги, ни прославленный исследователь модернизма, любитель абстракций и всего французского, я имею в виду именитого профессора Лионелло Вентури, непреклонного ко всякой глупости, исходящей от расхлябанной, отмирающей Парижской школы, за пять месяцев, которые длилась выставка, не заметили, что среди работ ненавистного им Ширико, так произносят мое имя французы, экспонируется чудовищная подделка с его подписью. Эта подделка происходила из одной миланской коллекции, а привезена была из Парижа, где она принадлежала поэту-сюрреалисту Полю Элюару, человеку с кривым носом и мистическим лицом, которое предпочту не описывать. На протяжении пяти месяцев, что длилась Биеннале 1948 года, никто из этих светочей из среды знатоков современной живописи, входивших в уважаемый комитет, не заметил, что среди подлинных работ де Кирико есть непристойная фальшивка. Хороша компетенция! Ведь члены комитета прекрасно знали, что не только по Италии, но и по всему миру ходит огромное количество фальшивых картин с моей контрафактной подписью. Если вы самовольно, по определенным соображениям, вопреки всем правилам цивилизованного мира, вопреки корректности и морали, решили выставить мои картины, то следовало бы ради истины, да хотя бы из простой предосторожности, проверить их и сделать это самым элементарным способом — еще до выставки показать картины или, по крайней мере, их фотографии мне.