Джорджо Кирико - Воспоминания о моей жизни

Винсент Мюзель был (я говорю был, поскольку, мне помнится, он умер несколько лет назад) великим поэтом, превосходящим всех валери, клоделей, элюаров и прочих псевдопоэтов подобного рода. Но именно потому, что он был достойным человеком и самобытным поэтом, его держала в тени и бойкотировала клика посредственностей, модернистов, снобов и завистников.

Иной раз я спрашиваю себя, я говорю «спрашиваю себя», а не «прошу у себя ответа», как говорят да и пишут сегодня многие, в том числе писатели и литераторы. Нельзя забывать, что глагол chiedere используется лишь в том случае, когда необходимо выразить мысль о том, что ты хочешь иметь что-нибудь. Например: «я прошу сто лир» или «я прошу спички». Так я даю понять, что мне нужны сто лир или спички. Когда же я жду ответа, я использую глагол domandare : «я спрашиваю, сколько тебе лет», «я спрашиваю, который час». Итак, иной раз я спрашиваю себя, почему в Италии испытывают такую любовь, такую преданность, такую постыдную приверженность ко всему французскому, особенно к тому, что исходит из Парижа. Однако очевидно, что Франция, которая сводит с ума и восхищает как наших интеллектуалов, так и наименее достойную часть нашей публики, — уже, разумеется, не та Франция, где работали мастера Авиньонской школы, не та Франция, где великими архитекторами строились замки Луары, Шартрский и Реймский соборы, дворцы Тюильри, Лувра, Версаля и прочие шедевры, до которых творениям Ле Корбюзье так же далеко, как от Пекина до Рима. Это также не Франция великих скульпторов, таких как Жан Гужон, Гудон и Карпо, не Франция выдающихся писателей и поэтов, какими были Монтень и Рабле, Корнель и Расин. Это не Франция великой плеяды живописцев, скульпторов, графиков, ювелиров XVIII века, которые обладали отличным вкусом и редким мастерством, не Франция великих художников Отточенто от Давида до Курбе, и даже не Франция Флобера и Ги де Мопассана, творивших во второй половине XIX века. Нет, дорогой читатель, Франция, которая сегодня заставляет некоторых итальянцев, главным образом интеллектуалов, от сильных эмоций пускать слюни и мочиться в штаны, — это Франция бесформенной и деформированной живописи, что в целях наживы используется парижскими торговцами, половина из которых даже не французы. Это Франция мелких сомнительных писак, в основном из Nouvelle Revue Française , это Франция сартров и кокто и тех авантюристов от искусства и литературы, что преследуют одну цель: при малых заслугах сделать себе имя и без особого труда заработать деньги. Эту истерическую любовь, питаемую в Италии к так называемой латинской сестре, нельзя оправдать и материальными интересами. Здесь, в Италии, рынка французской живописи почти не существует. Что касается французских книг, то их, действительно, в продаже много, но их быстро не разбирают, и торговля эта большой прибыли не приносит. Их значительно больше приобретают в Швейцарии, Бельгии, Греции, Турции, в странах Южной Америки. Но именно здесь, в Италии, вся эта современная Франция, о которой я только что говорил, поддерживается так, словно от нее зависит наше существование. К примеру, в Риме есть газета, где вся третья страница посвящена Парижу. На ней можно увидеть целый ряд фотографий Кокто, Пикассо и прочих предводителей парижской интеллигенции. Здесь печатаются наидлиннейшие и наискучнейшие статьи о распрях между художниками-модернистами Парижа, критиками и устроителями выставок, всякого рода сплетни относительно Cabarets экзистенциалистов и приходящие с левого берега Сены новости изменчивой моды. А ведь подумать только, на месте этой вгоняющей в сон чепухи могли бы печатать интересные статьи, наполненные жизнью и смыслом, к тому же написанные итальянскими авторами. Я сказал лишь об одной римской газете с третьей страницей, посвященной культу современного Парижа, но должен сказать, справедливости ради, что это не единственный пример. Буквально вчера на той же третьей станице, но уже другой, старой и более солидной, столичной газеты я видел фотографию господина Кокто, академика Франции, иными словами, «бессмертного». На ней он, приютившись на лесах, хлопотал, я не понял, то ли над холстом, то ли над картоном, делая наброски, уж не знаю для какой модернистской церкви, с изображениями сутулых перекошенных мадонн и косоглазых младенцев в духе Пикассо. Так модернизм стараниями некоторых ревностных жрецов, посвятивших себя разложению искусства, и яростных поборников модернистского, особенно французского, уродства загрязняет католические церкви. Диктатура модернизма наложила свои хищные когти даже на храм Божий. Удивительная свобода! Вынуждать бедных верующих, в горе обратившихся к молитве, смотреть на ужасного вида живописные или бронзовые изображения, которые вместо того, чтобы возвращать душе мир и покой, вызывают желание бежать. Бежать любым путем, куда угодно, как можно дальше, только бы не видеть эти давящие и отталкивающие работы. Сегодня в первых рядах тех, кто громко бьет в барабаны в честь Франции, наши владельцы книжных магазинов и издатели. Совсем недавно одно известное миланское издательство выпустило огромный том, посвященный Сезанну; в этом же издательстве, думаю, вышел альбом Гогена, еще одного забытого псевдогения, которого вновь пытаются вытащить на свет. Тут же книжный магазин на площади Испании оформил витрину, своего рода святилище или часовню: в ней на маленькой сцене разместилось странное подобие яслей, где в продуманном беспорядке лежали книги о псевдомастере из Экс-ан-Прованса, а в центре витрины стоял маленький мольберт с цветной репродукцией уродливого пейзажа Сезанна, уродливого, нескладного, по-детски сделанного, словом, пейзажа, которого любой уважающий себя художник стыдился бы даже в том случае, если бы написал его в восьмилетнем возрасте. Под этим «шедевром» висел закрепленный на мольберте кусок красного бархата и лежала в дополнение ко всему дощечка наподобие палитры с выдавленными на нее тусклыми, глухими, грязными красками, собственно, такими, какие мы видим на картинах Сезанна; были здесь и наполовину выжатые тюбики. Такое гротесковое оформление витрины отнюдь не наше изобретение, а американское заимствование. Помню, что в Нью-Йорке в витрине одного из модных меховых магазинов на Пятой авеню среди норок и горностаев был размещен целый склад оружия: малокалиберные пушки, гарпуны, различных размеров канаты и прочего рода орудия, которые рыбаки используют для китобойного промысла. Правда, справедливости ради, должен сказать, что подобные сюрреалистические витрины в стране долларов и производителей консервов оформлены с бóльшим умом и вкусом, чем в Италии, колыбели Возрождения. Теперь опять вернусь к книге о Сезанне, выпущенной известным миланским издательством. Можете ли вы представить себе книжный магазин в Париже, в витрине которого выставлен том, посвященный какому-нибудь итальянскому художнику, предположим, Джованни Фаттори?! Том, выпущенный известным французским издателем, — в центре, а среди разбросанных по витрине книг расставлены были бы оловянные солдатики, лошадки и артиллерийские повозки, напоминающие работы известного ливорнского художника…