Джорджо Кирико - Воспоминания о моей жизни

Как-то вечером, в разгар скандала с фальшивым де Кирико из парижского музея, на концерте я встретил одну важную персону из политического мира. Это был известный руководитель одной из политических партий. Я с огорчением рассказал ему об оскорбительном по отношению ко мне поведении директора музея. Он, вероятно, уже знавший обо всем, стоял и слушал с любопытством, словно я исполнял веселую песенку, а затем, фамильярно похлопав меня по плечу, произнес: «Что ж, дорогой маэстро, придется объявить войну Франции!» Вот так сегодня в Италии поддерживают и защищают итальянцев, достойных почета и уважения.

Теперь я должен вернуться на два-три года назад и с грустью в сердце воскресить в памяти событие, происшедшее в первые дни мая 1952 года: смерть моего брата в ночь с четвертого на пятое. Последнее время у моего брата было больное сердце. Я знал это, но не думал, что это так серьезно. В связи с этим должен заметить, что лечившему его доктору следовало бы поставить меня в известность о тяжести подтачивающей моего брата болезни. Врач знал о моем существовании, он знал меня лично, знал, что я старший брат, что мое экономическое положение лучше, чем у брата. Ему как медику безусловно было известно, что значит физический и моральный отдых, как необходимо спокойствие страдающим сердечным заболеванием и какими фатальными последствиями могут обернуться для них напряжения, заботы, волнения, особенно в тяжелых случаях. Он должен был предупредить меня, по крайней мере, сказать, насколько серьезна болезнь брата, чтобы я мог морально и материально поддержать его и тем самым продлить ему жизнь. В последние месяцы своего земного существования Альберто Савинио интенсивно работал, я бы даже сказал, сверхинтенсивно, поскольку напряженно он работал всю свою жизнь. Крупные личности редко оцениваются по достоинству, но, как правило, удостаиваются хотя бы части того, что они заслужили. Мой брат не получил и сотой доли того, чего был достоин. Он был серьезным писателем с огромными возможностями, он писал книги, которым нет равных. Однако, обойдя книжные магазины всех итальянских городов, вы нигде их не найдете, хотя повсюду продаются кипы французских книг, которые вкупе не стоят ни единой страницы моего брата. Он предполагал, что после его смерти так и будет. Что это? Глупость, зависть?.. В какой-то мере и то и другое, но в первую очередь — зависть, эта грубая дама с черным лицом и ртом, перекошенным злобой, никогда не говорящим правду.

Когда после телефонного звонка своей невестки я появился в их доме и увидел его лежащим на кровати, я отметил, что ладонь его правой согнутой руки покоится на груди, а левая вытянута вдоль тела. Это положение, безусловно, придала телу моя невестка Мария сознательно: действительно, казалось, что, положив левую руку на грудь, брат пытается усмирить убивший его орган. Его лицо выражало спокойствие, и я вспомнил выражение лица моего отца на смертном ложе, выражение человека, уставшего от трудного, долгого жизненного пути и успокоившегося наконец в объятиях смерти. Только мой брат сохранил улыбку, немного ироничную, немного снисходительную, улыбку человека все понимающего . Мой брат был также художником и музыкантом, но, прежде всего, он был писателем и поэтом, создавшим поистине замечательные стихи, полные лиризма, метафизики и пафоса. Достаточно привести здесь эпод из его книги «Трагедия детства»:

Ничего подобного не создают поэты Италии и Франции!.. Да и других стран!.. Как живописец он не был так силен и глубок, как писатель, но оставил исключительные работы, прежде всего, серию портретов, поражающих точностью передачи внешности и внутреннего мира модели. Некоторые из этих портретов, например портрет матери, по своей выразительности и пластическим достоинствам могут быть поставлены в один ряд с лучшими работами Дюрера.