Амшей Нюренберг - Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Никогда не увянут в моей памяти эти встречи, исповеди, признания… Память. Она вторгается во все уголки прошлого, освещая их каждый раз по-новому. Я до сих пор бережно, с непрерываемой поэтической нежностью храню при себе прошлое.

1911 год. В Париж приехал молодой человек, полный страстного стремления победить жесткий, неподатливый Париж. Я с ним подружился. Мне казалось, что Инденбаум обладает удивительно мягкой, ранимой душой. Чтобы не терять мужества в борьбе с этим городом и не чувствовать горечи одиночества, мы по вечерам в обнимку ходили по Сен-Мишелю и под сурдинку напевали русские и украинские песни. Заводили случайные знакомства с девушками, согласными нам в долг позировать. В эти часы Париж не казался нам городом с тяжелым характером. Мы тогда вспоминали крылатую, насыщенную оптимизмом фразу Достоевского: «Париж — город, где можно страдать и не чувствовать себя несчастным». Нам казалось, что мы не похожи на несчастных. Это нас утешало. Но блаженство длилось, к сожалению, не дольше нескольких дней. Потом приходило чувство, что радости нам противопоказаны.

Прошло полвека. Недавно я получил письмо от Инденбаума (уже признанного прессой, талантливого скульптора). В письме он пишет о своих навязчивых мечтах: купить под Парижем небольшой домик и за окнами посадить три березы. И в часы отдыха глядеть на них. А по вечерам читать Чехова…

Шагал. Вот уже около шестидесяти лет образ юного, романтического Витебска не покидает его неподражаемое творчество. На его работах рядом с чудом современной архитектуры, гениальной Эйфелевой башней, вы всегда найдете фантастические фрагменты старого Витебска.

Эта характерная черта является как бы символом всего творчества Шагала. Что бы ни писал Шагал, образ Витебска всегда витает перед его глазами.

В моей памяти сохранилось его неувядаемое письмо, написанное в 1930 году. Оно кончалось трогательной фразой: «Дорогой друг, если вам посчастливится попасть в мой Витебск — обязательно передайте мой сердечный привет деревьям и заборам — моим верным, старым друзьям».

В 1927 году я вторично жил в Париже. Был командирован Луначарским для изучения французского искусства и чтения лекций о советском искусстве. Писал статьи о художественной жизни Парижа и посылал их в два журнала: в «Прожектор» и «Искусство в массы».

1928. Chagall. Autogramm for Nuerenberg in the book of Andre Salmon

О шагаловском творчестве я написал небольшую статью (с фотографиями его работ) и послал ее в «Прожектор». Она была напечатана.

Получив журнал, я сейчас же отвез его Марку. Он был счастлив. Долго держал журнал в руках. Нервно мял его. И наконец, волнуясь, сказал:

— Все, что оттуда, будит во мне воспоминания о юности, о радужных мечтах, о первой любви… — И, задумавшись, рассеянно добавил: — Пойдемте, Нюренберг, в мастерскую. Я отберу для вас на память два-три офорта.

Мы пошли. Он отобрал два офорта, подписал их и, подавая их мне, сказал:

1928 Chagall. Titlepage of book by Andre Salmon

— Храните. Посмотрите на них — и о многом вспомните… Я его сердечно поблагодарил.

В 1966 году я получил от него грустное письмо. Он писал (юг Франции):

«Дорогой Амшей Нюренберг!

Спасибо за письмо, фото и рисунки. Смотрел, вспоминал! Минувшее проходит передо мною… Но моя совесть чиста. Я работаю, оставаясь по-своему преданным моему городу… В этом слове весь мой „колорит“. Все мечты мои. Я люблю и не слышу „ответа“. Ответ этот внутри меня. Долго, давно вас не видел. Но я помню вас. Мне трудно писать, что я делал все это время. Я думаю, если у вас есть где-либо какие-нибудь книги обо мне — вы увидите. В другой раз надеюсь встретиться.

Ваш преданный,

Мещанинов не мог спокойно говорить о Белоруссии, он всегда волновался. Отстроив себе дом около Булонского леса, Мещанинов мечтал летом отдыхать на своей родине в Витебске.

С Федером нельзя было говорить об Одессе, он вспыхивал и казался подвыпившим: «Ах, поглядеть бы на Аркадию или на Большой Фонтан. Скажи, акации так же цветут и так же пахнут?»

Среди русских скульпторов, совершенно слившихся с французской культурой, имя Оскара Мещанинова — одно из самых ярких. Тонкий, чисто французский вкус, острое чувство ритма и пластичности, большие знания ремесла скульптуры (современной и музейной) — характерные черты его творчества.

Мещанинов принадлежит к группе неоклассиков (Майоль, Деспио, Бернар), в лице которых он нашел своих первых учителей. Его работы не являются «сколками жизни», он не копирует натуру, являющуюся для него только трамплином. Его образы точны: они носят следы глубокого размышления. Его типы и жесты скромны и благородны, а средства выражения, которыми он пользуется, связаны не столько с характером и формой изображаемого лица, сколько с характером и формой самого скульптурного материала. Его знания музейной скульптуры (особенно готики) велики и строги и служат коррективом в его медленном и упорном труде. Работы Мещанинова следует рассматривать, прежде всего, как красиво обработанные массы камня и бронзы (влияние Бернара).

В его понимании задач скульптуры чувствовалась большая строгая культура, вызывавшая восхищение. Мы всегда верили его благородному и возвышенному вкусу и удивлялись его безошибочным оценкам. Он недолго жил, но все созданное им свидетельствовало о большом, крепко завоеванном творческом опыте. Часто я себя спрашивал: откуда в этом витеблянине такая высокая культура искусства?

Его ум, тонко отшлифованный парижской жизнью, меня покорял и согревал. Он чувствовал не только современность, но и будущность, о которой он говорил, как о настоящем. Его доброта покоилась на двух принципах: на чувстве сердца и чувстве ума. Он любил людей всех видов и умел их завоевывать на долгие годы.

Оскар Мещанинов родился в белорусском городе Витебске, городе, давшем русскому искусству Шагала и ряд других интересных художников и скульпторов. Первые уроки по скульптуре он получил в Одесском художественном училище (1905–1906). В 1907 году он отправился в Париж, где работал в школе декоративного искусства и мастерской известного скульптора Мерсье. С этой эпохой связаны его первые серьезные работы и первое участие в Салоне Национального общества. В 1911 году в Осеннем салоне появляются его три головы, две из бронзы и одна из азиатского мрамора.

В это время он, под руководством оказавшего на него большое влияние Жозефа Бернара, выполняет ряд ответственных декоративных работ. В 1914 году он уезжает в Россию. Живет и работает в Петербурге и Витебске. По возвращению в Париж в 1916 году Мещанинов со всей присущей ему энергией и волей приступает к ряду задуманных им больших и сложных работ. Наступают годы кропотливого и упорного труда. Появляются его ставшие известными камни и бронзы. «Человек в цилиндре» (бронза) был выставлен в Осеннем салоне в 1922 году и обратил на себя внимание всего художественного мира Парижа. В этой скульптуре поражает необычайное сочетание нагого тела с цилиндром. Такую странность следует рассматривать исключительно как некий формальный замысел. Контраст между формой цилиндра и формой тела — и организуемая им гармония — вот главная идея автора. «Человек в соломенной шляпе» (бронза) относится к периоду 1922–23 годов. «Девушка с букетом» (камень) — следующая работа Мещанинова. Она была выставлена в Осеннем салоне в 1925 году и так же, как «Человек в цилиндре», пользовалась большим успехом. О ней критика писала: «„Девушка с букетом“ Мещанинова — искусство, от которого веет истинным благородством».