Амшей Нюренберг - Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Диспут был хорошо организован. Народу, что меня удивило и обрадовало, было много. Все заводские рабочие. Были также приглашены на диспут три молодых художника, увлекающихся левым искусством. Туляки. Они, очевидно, на диспуте должны были играть роль обвиняемых.

Диспут прошел на высоком уровне. Радостно было видеть и слышать рабочих на кафедре. Гордость сияла в их глазах.

Первым выступил старый, заслуженный рабочий — начальник литейного цеха самого большого Тульского завода. Фамилию его моя память не сохранила. Высокого роста, широкоплечий, немного сутулый, с седыми висками. Говорил он не спеша, с некоторым раздражением.

— Ни нам, рабочим, — сказал он, — ни крестьянам не нужно искусство левых художников. Интересно знать, для кого они пишут свои смехотворные картины?

— Неужели в Москве, где столько больших умов, — спросил он язвительно, — не понимают, что искусство «леваков» — это бред больных людей? Что пора с ними покончить? Довольно с ними возиться.

И, помолчав, повышенным голосом, в котором чувствовалось осуждение, бросил:

— Я предлагаю всех их исключить из Союза художников и послать на лесозаготовки. Все, — добавил он, — что я хотел сказать.

И сел.

После него выступали другие рабочие, но их речи были стандартны. Повторялись фразы: «Искусство непонятное, чуждое, вредное. Обман народа. Левых художников надо за обман наказать».

В конце диспута выступил секретарь парторганизации большого завода. Он часто снимал очки, протирал стекла голубым платком. Обращали на себя внимание его тонко вылепленные руки, которыми он артистично владел.

— Дорогие товарищи, в таком деликатном деле, — добродушно сказал он, — нужны мягкие меры наказания. Строгое, бессердечное наказание их только озлобит. Мы их навсегда потеряем. Не следует нам также забывать, что они наши земляки. Родились и выросли в рабочих семьях. Коренные туляки.

— Попав в Москву, — продолжал он, — и увидев «левацкое» искусство, они, вероятно, решили, что это современное советское модное искусство. И что надо ему подражать. И начали работать в духе вожаков левого фронта. Вот их главный грех.

И, улыбаясь, веселым голосом продолжил:

— Учителя левого искусства своим послушным ученикам портреты и пейзажи запретили рисовать, а я им разрешаю. Работайте, молодые друзья, сколько сил хватит. И всласть. И помните, что ваш благородный труд рабочие оценят и хорошо оплатят.

Он смолк. Потом, протянув великолепные руки внимательно слушавшим рабочим, деловито произнес:

— Я им предлагаю нарисовать три больших портрета героев нашего завода и три пейзажа — цветущие тульские яблони.

И, с искренней грустью, он продолжил:

— Вся Тула теперь в ярком цвету. Нет такого двора, где фруктовые сады не цвели бы! Но писать их, к сожалению, некому. Вот они, согрешившие и раскаявшиеся молодые художники, для нашего клуба и напишут.

И, понизив голос, добавил:

— Дам им аванс, они купят краски, кисти и будут вдохновенно и художественно работать. Все товарищи! Согласны со мной?

— Согласны! — послышались голоса.

— На этом будем считать диспут законченным. Теперь пошли смотреть выставку реалистов — АХРРовцев.

Проходя мимо обвиняемых, я решил поглазеть на них и сказать им несколько теплых слов. Они сидели тихо. Чувствовалось, что исход диспута укрепил в них веру в свою добрую звезду.

В одном из пустующих ресторанов на Никольской улице, где часто встречались художники, собрались молодые московские архитекторы, чтобы поговорить о задачах советской архитектуры. Народ был мужественный и эмоциональный.

Первым выступил сибиряк с мощной грудью и скульптурной головой.

— Дорогие друзья, — начал он сочным басом, — в Москве я впервые. Должен признаться, что она меня удивила своим церковным стилем и старомодностью. Я подумал и спросил себя: может ли такой город быть центром коммунизма? И сам себе ответил: Нет! Может ли такой город быть столицей? И ответил: Нет! Мы, молодые архитекторы, должны Москву перестроить. Заново отстроить. Советская власть нам поможет, конечно, сохранить такие исторические и богатые архитектурной красотой памятники, как гениальный собор Василия Блаженного и чудесный Кремль, построенный в пятнадцатом веке русскими и итальянцами. Такие шедевры — свидетели большого чувства изобретательности и архитектурного таланта русского народа.

И, после недолгого молчания, продолжал:

— Я предлагаю выступающим здесь говорить только о Москве. О будущей новой Москве, которая должна быть коммунистической. Мы, молодежь, обязаны ее построить. Стиль новых домов должен выражать наши советские мысли и чувства. Неплохо будет, если мы поучимся у американцев, создавших много строений в современном духе. И особенно должны поучиться у гениального француза Ле Корбюзье, гения современной архитектуры. Учтите, что американцы тоже у него учились. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что его замечательное творчество всем нам близко и дорого.

Сибиряк смолк. Потом, подумав, пониженным голосом сказал:

— Вот, дорогие товарищи, все, что я хотел вам сказать.

Его щеки и уши залились краской. Бурные аплодисменты заглушили его последние слова. Он спокойно, не теряя достоинства и осанки, сел на свое место.

После его выступления все мы почувствовали себя окрыленными и близкими к редкому счастью. Речь сибиряка нас восхитила и мобилизовала. После сибиряка выступил архитектор из Самары. Он говорил мало, но ярко.

В заключение выступил один москвич. Широкоплечий, чуть сутулый, с большим ярким ртом. Его речь текла ровно и без утомительных пауз, словно горный источник.

— Я, — начал он, — восхищен выступлением сибиряка. Спасибо, мой новый незнакомый, умный друг! Но… должен добавить несколько фраз к тому, что вы так искренне и душевно сказали. Вы забыли еще указать на существующие в Москве чудесные вдохновляющие нас монастыри — Новодевичий, Донской и другие. Вспомните, сколько в них таланта, гордости, мужества и ума! Вы забыли упомянуть о разбросанных по старой столице церквушках, очаровательных старинных особняках и боярских домах. Все это свидетельствует об архитектурном таланте русского народа. Мы не знаем имен их строителей. И глубоко сожалеем об этом. Поэтому мы обязаны отремонтировать их. И создать коллекцию богатых альбомов с фотоснимками этих архитектурных шедевров! Я кончил.

Речь москвича еще больше усилила пульс слушателей.

Перед холстом средних размеров, на котором была изображена девушка в спортивном костюме, стояла небольшая группа художников и горячо о чем-то спорила. Один из них, привлекший мое внимание, был пожилой, сухопарый брюнет. Его порывистые жесты, богатая мимика казались искусственными.