Алексей Лубков - Михаил Катков. Молодые годы

Визитной карточкой университета, по крайней мере в первой половине XIX столетия, становится философский факультет. Философия Гегеля привлекала в Берлинский университет массу зарубежных студентов. Из России в Берлинский университет в начале 1830 года приезжал Иван Васильевич Киреевский. Он не высоко отзывался об университетском преподавании истории. Гораздо большее впечатление на него произвели географ Риттер, правовед Ганс и теолог Шлейермахер. Побывал он и у Гегеля. Тот «говорит несносно, кашляет почти на каждом слове, съедает половину звуков и дрожащим, плаксивым голосом едва договаривает последнюю» [317] Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 340–341, 343–345. . Но уже чуть позже, преодолев предвзятость к Гегелевой методике преподавания, Киреевский отправился на званый обед — домой к знаменитому берлинскому философу. Такие встречи студентов и профессоров были в порядке вещей. Наряду со светской беседой тут, в непринужденной обстановке, можно было поговорить и о философии, и о политике, и об искусстве. Под впечатлением встречи с Гегелем и занятий в университете, Киреевский восторженно утверждал: «Я окружен первоклассными умами Европы!» [318] Там же. С. 346.

Катков был зачислен в студенты Берлинского университета, о чем свидетельствует соответствующая запись матрикула 25 ноября 1840 года [319] Андреев А. Ю. Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX в. М., 2005. С. 358. . Зимний семестр уже начался, и Михаилу Каткову пришлось наверстывать пропущенное. Он уже не застал Гегеля на профессорской кафедре, знаменитый философ скончался от холеры в 1831 году. Но Гегель оставил после себя блестящую школу, вышедшую далеко за пределы университета и разветвившуюся на множество направлений. Одаренным преподавателем, читавшим Каткову и его товарищам по университету логику и историю новой философии, был профессор Карл Вердер. Философия, утверждал Вердер, призвана «сделать нас преданными Богу, радостными для жизни и для смерти, готовыми на жертвы и отречение, сильными и великими в творческой деятельности» [320] Материалы для жизнеописания М. Н. Каткова. Ч. I. Из писем М. Н. Каткова к матери и брату // Русский вестник. 1897. № 8. С. 144. . Именно Вердер будет тем одним из первых гегельянцев, который сведет, по выражению Анненкова [321] Горбачева В. Н. Молодые годы Тургенева (по неизданным материалам). Казань, 1926. С. 23. , русских студентов с Шеллингом.

Молодой, искренне увлеченный «собственной страстью к предмету», превращавший лекцию в смесь «философии и поэзии», блестящий оратор, умевший «погружаться в душу Спинозы или Лейбница» [322] Андреев А. Ю. Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX в. М., 2005. С. 325. , Вердер, как впоследствии и один из его многочисленных слушателей Т. Н. Грановский, охотно шел на контакт со студентами, и отношения с ними превращались в настоящую дружбу. «Я живу для вас!» — с полным правом говорил Вердер. «Я читаю, не стараясь приспособляться и приноравливаться. Только лучшее и высочайшее кажется мне достаточно хорошим и высоким для вас» [323] Катков М. Н. Берлинские новости: (Из письма к редактору «Отечественных] записок») // Катков М. Н. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. СПб., 2010. С. 225. . Вердер сблизился со студентами из России: он высоко ценил Станкевича, был дружен с Тургеневым и Бакуниным.

Студенты платили ответной признательностью. 4 марта 1841 года в ознаменование окончания зимнего семестра студенты, торжественно пройдя по берлинским улицам, приблизились к дому Вердера, зазвучала музыка Моцарта и Глюка. Вышедшего к восторженным собравшимся Вердера приветствовали громогласным «ура!» и серенадой. «Свободный дар любви, принесенный вами мне, благодатен, — сказал в ответ профессор. — Это выше всякой внешней почести: это счастие; это гражданский венец в духе, пальмовая ветвь, которая будет зеленеть мне в течение всей моей жизни. И если я спрошу себя: что виною этого счастия, то что же может быть другое, кроме веры, священной веры в юность, приведшей меня к кафедре и сообщившей силу моему слову так, что корень даст оно в ваших бодрых сердцах?» [324] Катков М. Н. Берлинские новости: (Из письма к редактору «Отечественных] записок») // Катков М. Н. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. СПб., 2010. С. 224–225.

Так вспоминал дни студенческого взросления Михаил Катков в своих корреспонденциях, адресованных «Отечественным запискам». Сам он вел жизнь затворника: читал, конспектировал лекции, наверстывал упущенное. «И я, может Бог даст, скоро выберусь на чистую воду». «Живое и серьезное занятие философией не так, как прежде — пошлое, брошюрочное, благотворно и глубоко подействовали на меня», — утверждал он [325] Материалы для жизнеописания М. Н. Каткова. Ч. I. Из писем М. Н. Каткова к матери и брату // Русский вестник. 1897. № 8. С. 144, 160. . Глубокие занятия не оставляли времени для того, чтобы также часто, как до отъезда, сотрудничать с «Отечественными записками». К тому же Катков заболел из-за утомительного переезда и, испытывая материальные трудности, был вынужден просить взаймы у друзей. «Боже мой, сколько я вынес лишений, унижений, оскорблений», — вспоминал он [326] Пассек Т. Воспоминания («Из дальних лет»). 2-е изд. Т. 3. СПб., 1906. С. 293–294. .

Возможно, он невольно сравнивал свое полуголодное существование с той светской жизнью, которую вели его товарищи по университету Тургенев и Бакунин. Они поселились на одной квартире, здесь вместе трудились над «Логикой» Гегеля, изучали записи лекций Вердера и других берлинских профессоров, принимали гостей, беседовали и спорили до утра [327] Тургенев в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 1. М., 1969. С. 8990; Корнилов А. А. Годы странствий Михаила Бакунина. Л.; М., 1925. С. 44. . Тургенев готовился, вернувшись в Россию, сдать магистерские экзамены и сделаться преподавателем философии.

Подтверждением успехов Тургенева стал блестяще выдержанный им магистерский экзамен. Что касается Бакунина, то интересным в этом отношении представляется эпизод из переписки В. П. Тургеневой с сыном. Она, как подобает заботливой матушке, порасспрашивала среди знакомых о приятеле своего сына и «как следует его изучила». Бакунин «более хочет казаться, чем есть, — подытоживала она, — хочет, воротясь, пустить пыль в глаза и казаться смыслящим более других. <���…> Нам учеными, слава Богу, не трудно будет и прослыть, вернясь оттуда, где просвещенье…» [328] Письмо В. П. Тургеневой И. С. Тургеневу от 28 декабря 1840 г. (9 января 1841 г.). Цит. по: Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева: (1818–1858) / Сост. Н. С. Никитина. СПб., 1995. С. 59. .

Годы спустя и Катков поставил под сомнение ученые успехи Бакунина. По его мнению, тот лишь «лихо щеголял философскими фразами, чтобы озадачить добродушного Вердера», а занятия посещал редко. Для него Бакунин останется в типичном амплуа — лидером масс. Во время одной из берлинских «серенад», так хорошо запомнившихся Каткову, чествуя знаменитого профессора, «множество молодых людей собрались перед домом юбиляра, и когда почтенный старец вышел на балкон своего дома благодарить за сделанную ему овацию, раздалось громогласное hoch, и всех пронзительнее зазвенел у самых ушей наших знакомый голос: то был Бакунин. Черты лица его исчезли: вместо лица был один огромный разинутый рот. Он кричал всех громче и суетился всех более, хотя предмет торжества был ему совершенно чужд и профессора он не знал» [329] Катков М. Н. Кто наши революционеры? // Катков М. Н. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. СПб., 2011. С. 300. .