Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Я надел на себя мешок, перекинул через плечо гитару, и мы спустились втроём по длинной песчаной аллейке вниз, где среди роскошной зелени «Виллы Боргезе», открывался розовый «молочный» домик…

– Прежде всего, мой дорогой, – сказал старик, когда мы тронулись в путь, – я расскажу вам о нашей труппе… Кто мы, что мы и зачем мы существуем.

Зимой я и мои друзья – мы все служим, как обыкновенные актёры, в Национальном Театре в Генуе. Играем трагедии, драмы, комедии, даже водевили, – словом, всё, что угодно… Но разве это искусство?!.. Как вам, вероятно, известно, – настоящее искусство театра, искусство импровизации – уже давно ушло… И кажется, как будто бы его и не нужно!.. Но это не так, совсем не так! Оно нужно, оно необходимо, – и народ Италии – демос любит, обожает свой площадной театр… Глубоко уважая великого Салъвини, играющего Отелло или Гамлета, они обожают и превозносят маленького Риккони, играющего родного всем нам Пульчинелло, и любят меня, играющего Труффальдино.

И эта любовь настолько слаще уважения, что я, как и отец мой, вот уже много-много лет каждую весну разъезжаю по городам Италии, и в маленьких театрах, в кварталах, населённых демосом , и ради демоса – ставим Гоцци, Мариво и собственные пьески.

И вы бы видели, как принимает нас народ, как дорог ему его собственный театр!

– И ещё прибавлю я, – произнёс Чиони в то время, как старик, сняв мягкую серую шляпу, отирал лицо красным ситцевым платком, – из года в год путешествуя, мы изучили прекрасно, что любит наш народ; и мы убедились, что ему недостаёт сказки и радости… Вот почему, задыхаясь от смеха до слёз, когда мы, вызывая его на откровенные беседы, помогаем ему осмеять и Ватикан, и Квиринал и Монтечиторио 19 19 Итальянский парламент. , – он с такой же радостью уносится в какую-нибудь увлекательную фантастическую картину, из-за которой сквозит тонкая и жгучая мораль. Народ – это прекраснейшая аудитория.

– Народ – это большой ребенок, – произнёс старик, – у которого не было настоящего детства, которого били, мучили, пугали всякими ужасами, но который всё-таки, оставшись в глубине своих сокровенных мыслей ребёнком, становится самим собой только у нас, только в стенах нашего театра, куда допускаются, конечно, все, и где все чувствуют себя как дома…

Мы подошли к розовой ферме, заняли столик и, заказав сыру, молока и яичницу, – продолжали нашу беседу.

Я спрашивал о пьесах, об актёрах, о времени подготовки и т. д.

– Всё это вы увидите на деле, – отвечал старик, – но вкратце я вам должен сказать, что актёру нужна не книжка, а тип. Неважно, если актёр скажет не то, что написал автор. Важно, чтобы он сказал то, что этот тип мог бы сказать. Выучки ролей наизусть у нас почти что нет; я её сам не особенно люблю, да и народ этого не любит… Выучка лишает естественности, а отсутствие естественности делает актёра смешным. Искусство актёра заключается в том, чтобы быть лицедеем , но таким искусным, чтобы он казался ещё более выпуклым, чем в действительности…

Между нами и испанцами та разница, что те, идя на бои быков, предвкушают наслаждение зрелищем, которое есть сам реализм . Мы же предпочитаем зрелище, которое известно нам как выдумка, как «театр»; – но мы его признаём и принимаем только тогда, если в продолжение этого зрелища мы всё время будем в состоянии напряжения, как будто перед нами не выдумка, а истина, реальное!.. Вот таковы наши принципы!.. А ещё и другое… Театр « Комедии дель арте » не умер, – и в Италии никогда не умрёт… В каждой стране есть свои народные маски: у вас Петрушка, Иван-Дурачок; у немцев – Эуленшпигель и Ганс Вурст; у французов – Полишинель и Пателен и т. д. Но никто не сумел воплотить их на сцене так ярко, как мы – итальянцы!

И я скажу вам смело: забудутся Сальвини и Росси, Дузе и Бернар; их великие создания будут мифами и легендами, которым будут хорошо или скверно подражать другие… Но Пульчинелло, Арлекин и Панталоне – они не забудутся, они будут вечно жить, потому что они есть квинтэссенция нашего национального самосознания и самокритики.

Вот вы познакомитесь сегодня с нашим Арлекином… Поговорите с ним, и вы увидите, что существуют люди, которые переносят театр даже в свою личную жизнь вне сцены, и не потому, что им нравится эта театральность, – а потому, что они уже по существу Арлекины – в лучшем смысле этого слова!..

Мы говорили ещё о многом, близком искусству, – но я перейду теперь к тому моменту, когда два часа спустя, – мы подошли к театру Метастазио, на улице Паллакорда.

Маленький театрик, рассчитанный на несколько сот человек, ничем не выделялся ни снаружи, ни внутри… У входа висела большая афиша, на которой стояло следующее:

– Эй, кто-нибудь! – громко произнёс Терцини, когда мы по крохотной лестничке вошли за кулисы театра.

– Нет никого?! А? Чёрт возьми!.. Рафаэлло! Рафаэлло!

– Иду, синьор, сейчас, сейчас!.. – и из-за ряда спущенных декораций выскочила неуклюжая хромая фигура…

– Познакомьтесь, господа!.. Вот наш новый товарищ Грегорио… А это Рафаэлло – наш библиотекарь и костюмер!..

Мы раскланялись, пожали друг другу руку, и я сразу почувствовал симпатию к этому человеку, который дни и ночи проводил в театре, занимаясь всякими тряпками, книгами и бутафорией…

– Сегодня у нас идёт «Слуга двух господ», – где занята вся труппа, и всё уже готово… А вот через час соберётся наш кружок для уяснения завтрашней пьесы, которая есть всецело импровизация… И вот вы сегодня же увидите, как это делается. А пока пойдёмте, я вам покажу всю сцену, декорации и уборные.

Мы отправились всей компанией. Всё было просто, нарочито просто, хоть и театрально. Декорации, близкие к старинной комедии, т. е. больше всего построены на спущенном фоне.

Несколько позже собралась понемногу труппа. Все отнеслись ко мне тепло и сердечно и поразили меня дисциплиной. Как только Чиони попросил внимания, все тихо расселись кружком и, что называется, обратились в слух.

– Синьоры! Завтрашняя пьеса в масках! – медленно, но деловито говорил Терцини. – Кое-что из старого, кое-что из нового… Новое – это введение иностранцев, которых будет исполнять наш новый товарищ, который, будучи к тому же певцом, заменит нам Грациани… Теперь прошу внимания! Я прочитаю вам сценарий!