Павел Скоропадский - Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г.

Его стоит вспомнить. Мне было 7 лет, когда он появился в нашем доме. Подробностей его приглашения к нам не знаю. Кажется, что с ним договорился мой дед Андрей Михайлович в бытность свою в Париже. Его появление в доме произошло при довольно курьезных обстоятельствах. В Тростянце как-то летом приходит к дому крестьянин и заявляет, что привез со станции не то сумасшедшего, не то немца и что он сидит на возу у него, который он остановил у ограды парка. Кто-то отправился посмотреть на сумасшедшего и, к удивлению, застал там элегантного господина, который, очевидно, был вне себя, выкрикивал какие-то отдельные слова, французские ругательные слова, и, видимо, совсем потерял всякое самообладание. После долгих распросов выяснилось, что он Reboul, ездит уже два дня по разным местам и что он не знает, что ему делать, так как фамилию забыл, чьих детей он должен воспитывать, что он ни слова не говорит en cеtte sacrec langue, qu’on nommе le russе [31] На этом проклятом языке, который называется русским (фр.). и что он хочет вернуться в Париж, но что у него нет достаточно для этого денег. Его успокоили, объяснив, что он приехал к месту назначения, и объяснили, что он сам виноват, что не знает фамилии, к кому он был приглашен.

Он сразу успокоился, стал очень любезен, а когда вошел в дом, сразу в очень умной тираде на прекрасном французском языке заявил моей матери, что «Vous vriez commeaurait du vriez mon pauvre roi que ces sacrés républicains ne veulent pas avoir» [32] Вы правы, как и мой бедный король, которого не хотят проклятые республиканцы (фр.). . Monsieur Reboul, как его попросту у нас звали, оказался очень порядочным человеком и прекрасным преподавателем французского языка. Он был француз старой школы, по убеждениям заядлый Orléaniste. Ненавидел Gamletta, имени которого слышать не мог, что всем и всюду заявлял при всяком удобном и неудобном случае. Сразу поставил дело изучения нами французского языка на правильную дорогу. Надоедал нам тем, что ко всякому празднику писал на соответственную тему стихи, которые потом заставлял нас учить наизусть и публично декламировать. Помню, что одно стихотворение начиналось так:

Отбросив стихотворные упражнения и связанные с ними неприятности для выучения их нами наизусть, мы, дети, Monsieur Reboul очень любили. Через некоторое время приехала «ma femme adorée ma pauvre Cladi» [34] Моя обожаемая жена, моя бедная Клоди (фр.). . Это была очень милая женщина, но с наружностью, которая, несмотря на то, что муж ее заявил, что он ее adore, несколько нас, детей, поразила, особенно тем, что у нее были большие усы и баки. Они оба остались у нас очень долго. Было время, когда они от нас уходили, но потом снова воцарились. Последний раз была уже Madame Reboul одна для моей сестры. В конце концов, пробывши у нас лет 6, они ушли и поселились в Москве, где эта чета пропустила через свои руки целый ряд поколений, всеми ими очень уважаемая. Последний раз я встретил Reboul’а в Москве, только что поженившись, и представил ему мою жену. Помню, какое впечатление он произвел на Алину своим приветствием, обращенным к ней. Я забыл ее предупредить, что Reboul не говорит просто, как все люди, а всегда декламирует, и вот когда он ее впервые увидел, то приветствие его длилось по крайней мере четверть часа и развивалось по всем правилам ораторского искусства, с повышением и понижением голоса, со всякими сравнениями, метафорами и тому подобное. В конце концов, мы еле сдерживали смех свой, слушая всю эту белиберду, высказанную в очень изящной форме на прекрасном французском языке.

С приездом в Стародуб у Reboul’a, кроме прямых обязанностей еще была и косвенная – это заняться пополнением вином погреба de Monsieus le Maréchal [35] Монсеньор маршал (фр.). , как он торжественно переводил служебное звание моего отца. Винное занятие доставляло Reboul’y большое удовольствие, он выписал красное вино из Франции и объяснил нам разницу их качеств. Уже 8 лет я мог благодаря этому легко отличить бордо от бургундского. В особенности серьёзным делом он считал разливку из бочек в бутылки. Он тогда священнодействовал, и все это делалось вперемежку с цитатами из Corneille и Racine.

Все время пребывания в Стародубе нас обучали столярному ремеслу. Мы очень этим увлекались, кроме этого, давало нам возможность вести бесконечные разговоры со сторожем Тарасом, жившим рядом с помещением, где у нас стоял столярный станок. Тарас был старый солдат Крымской кампании. Несмотря на изуродованную снарядом руку, он любил без конца рассказывать нам свою жизнь на Малаховом кургане, и все это только способствовало моему с ним сближению.

Из крупных событий, которые врезались в мою память, – это было известие о смерти Александра II. Отец его очень любил и был взволнован этим известием, но на кого смерть императора произвела удручающее впечатление – это на Тараса. Он рыдал целый день, глядя на него, и я стал плакать, после долгих разговоров я выяснил причины рыданий Тараса: он себе вообразил, что со смертью Александра II будет снова введено крепостное право. Я хотя имел лишь смутное понятие, что такое крепостное право, на слово поверил ему и благодаря этому заплаканным явился на обед и на вопрос, почему я имею такой грустный и заплаканный вид, заявил, что это ужасно – снова будет крепостное право. После обеда отец и мать Тараса меня долго убеждали, что все это страхи, сплошной вздор; с грехом пополам мы оба успокоились, и жизнь наша вошла в нормальную колею.

В детстве я провел всего 2 зимы в Стародубе, а затем нас с братом отправляли в Стародуб лишь недели на три весною или осенью для держания экзаменов при Стародубской прогимназии. Наш приезд совпал с целым рядом там празднеств. К открытию конской выставки был дан моим отцом целый ряд обедов по случаю приезда губернатора князя Шаховского и губернского предводителя дворянства князя Долгорукова, кажется, старшего брата князей Долгоруковых, сыгравших такую видную роль в российском кадетском движении. Все это меня очень интересовало, в особенности конская выставка.

Самое лучшее время нашего детства провел я в Волокитине Глуховского уезда Черниговской губернии, принадлежавшем деду моему с материнской стороны Андрею Михайловичу Миклашевскому. Имение это было универсалом Мазепы признано за предком моего деда стародубским полковником Михаилом Андреевичем Миклашевским. Я много ездил по Украине, и нахожу, что в смысле месторасположения это было одно из наикрасивейших имений. Прекрасный просторный деревянный дом в стиле Александровского Empire, с одной стороны лужайка, у лужайки знаменитая Волокитинская церковь, вся внутренность которой была отделана Волокитинским фарфором, и чудный вид на реку, пластичную реку Клевень, являющейся границей между Украиной и Великороссией, на целый ряд сел и вдалеке на город Путивль. С другой стороны тоже очень большая лужайка, на которой росли несколько прекрасных экземпляров дубов, тополей и каштанов и 2 прелестных флигеля для гостей. В одном жила моя мать, в другом – во время своих редких приездов – мой дядя граф Алексей Олсуфьев.