Павел Скоропадский - Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г.

Но нельзя не признать, что с первых дней вступления нового правительства, хотя бы в железнодорожном вопросе, сразу почувствовалось значительное упорядочение всего дела. Пассажирские поезда были восстановлены и функционировали правильно, товарное движение значительно увеличилось, вопрос со служащими стал на правильный путь. Хотя и плохо, но мастерские начали снова работать, высшее железнодорожное начальство сразу заняло подобающее ему место, хотя оставленные временно Бутенком комиссары, о которых я писал, и мешали работать. Редко какому-нибудь правительству приходилось работать при такой постоянной злой критике, каковая почему-то особенно развилась в Киеве. Главными критиками были приезжие. Картина такая: приезжает измученный человек из коммунистического рая на Украину, обыкновенно о нем предварительно велась большая переписка с датскими или немецкими посланниками в Петрограде или Москве. Он бомбардировал меня письмами, а я с соответствующими приписками с просьбой о том, чтобы помогли его выпуску из Совдепии, посылал эти прошения в министерство иностранных дел для немедленного ходатайствования о пропуске. Специально для разбора этих просьб у меня были назначены особые часы, так как по многим просьбам мне приходилось писать лично. По приезде человек молчит, спит, пьет и ест – это первая стадия. Вторая – хвалит, находит, что Украина прелесть, и язык такой благозвучный, и климат хорош, и Киев красив, и правительство хорошее, все разумно – одним словом, рай! За это время он успевает кой-кого повидать из раньше приехавших и вот, так недели через две, входит в третью фазу. Еще весел и любезен, находит, что все хорошо, но вот он ездил на извозчиках, они уж очень плохи, и мостовая местами неважна, почему это держат таких градоначальников. «Да позвольте, говоришь ему, Вы вспомните, что в Совдепии было, мы ведь всего месяца два как работаем, разве можно теперь думать об извозчиках и мостовых, благодарите Бога, что Вы живы». – «Так-то так, но все же», – уходит и на довольно долгий срок. Я уже понимал, что для него наступила четвертая фаза. Обыкновенно он уже не приходит на дом, а его встречаешь или на улице, или же где-нибудь в театре. Прекрасно одетый, сытый, румяный и чрезвычайно важный. – «Знаете Вы, что я Вам скажу, Ваша Украина вздор, не имеет никаких данных для существования, несомненно, что все это будет уничтожено, нужно творить единую нераздельную Россию, да и украинцев никаких нет, это все выдумка немцев. Потом, знаете, ну почему это в правительстве держать таких людей», – и пошла критика, и критика без конца. Кончалось обыкновенно тем, что он заявлял, что он очень занят, так как заседает в таком-то и таком-то центральном комитете, где они уже имеют вполне определенные взгляды держав Согласия о будущей их политике в России и что ему нужно спешить, так как иначе он опоздает. Чтобы остаться уже в роли беспристрастного наблюдателя, нужно указать ещё на другую категорию приезжих, которые из третьего фазиса не переходили в четвертый, а находили утешение или в бешеной спекуляции, или же делались постоянными заседателями всяких «Би-ба-бо», «Шато де флер» и других подобных заведений, которые в Киеве, несмотря на периодические гонения, которым они подвергались министерством внутренних дел, к сожалению, всегда процветали. Но, к сожалению, количество приезжих, посвящающих себя критике или спекуляции, во много раз превосходило количество безобидных забулдыг, которые старались наверстать безвозвратно потерянное время для кутежей в Совдепии. Все это для действующих в правительстве лиц было иногда неприятно, так как и без того было трудно, а критиковавшие люди были иногда люди с именами, которые, хотя и наступил новый режим, все-таки имели свой, казалось, удельный вес.

Однако среди великороссов далеко не все были их мнения. Все-таки были люди, которые хотя и не играли серьезной роли в киевской политике, но воспоминание о них я сохраню на всю жизнь как о благороднейших и честнейших людях. Видно было, что они душой хотели мне помочь в моем трудном положении. Между ними могу назвать Николая Николаевича Шебеко, бывшего посла в Вене, и генерала Головина. Оба они не состояли на службе в Украинской Державе. Головину я предложил одно из высших мест в армии, но он отказался за нездоровием и оставил за собой лишь разбор документов, касающихся войны. Они довольно часто бывали у меня, понимали идею во всей ее широте и совершенно бескорыстно помогали мне, насколько могли.

Если правительство не особенно рьяно боролось со всеми шантанами, то нужно в защиту его сказать, что оно очень много создало для искусства. Все вопросы искусства были выделены в отдельное главное управление, во главе которого стоял Петр Яковлевич Дорошенко с подчинением его министру народного просвещения. Министр Василенко был в дружеских отношениях с Дорошенко, поэтому тут недоразумений не было и быть не могло. Я лично очень любил доклады Дорошенка, так как это была единственная область, где я, кроме нравственного удовлетворения, не испытывал ничего другого. Я не имею возможности сделать подробный обзор всего, что было создано в этой области, сделаю лишь краткий перечень. Главное, что мы достигли в этом году, – это создание Державного драматического театра. У Петра Яковлевича были грандиозные планы, он хотел создать и Державный оперный театр, но это, во-первых, стоило бы огромных денег, во-вторых, положительно в данное время это не имело особого значения. Державный же украинский драматический театр, мне казалось, сыграл очень благородную роль в культурной истории Украины. До сих пор украинский театр существовал в России с определенным репертуаром, мало меняющимся, вроде Наталки Полтавки и тому подобного, и далее этого не шел. Это было хорошо, но все же театр украинский не выходил из рамок чего-то местного и с европейским репертуаром не был знаком. Теперь же Державному драматическому театру было поставлено целью выйти на широкую дорогу мирового искусства, вместе с тем попутно знакомя нашу киевскую публику, столь невежественную во всем что касается Украины и украинского языка. Конечно, этого можно было достигнуть лишь при действительно хорошем составе артистов и хорошей постановке. К моему великому удивлению, ни в хороших артистах, ни в хорошей постановке затруднений не было. Многие из артистов поселились на Украине, другие приехали из России, точно так же как и режиссер, который был приглашен из Московского Художественного театра, но беда была в отсутствии помещений, так как все театры были законтрактованы. Театр, который мы хотели взять себе, был занят каким-то немецким шантаном. Я, зная, как Ейхгорн всегда шел навстречу, написал ему письмо по этому поводу, и он приказал мне передать, что исполнит мое желание и напишет мне об этом, но на следующий день он был убит. Так это дело и кануло в воду. Новое немецкое начальство находило, что желание мое теперь уж невозможно исполнить. Тогда решено было взять другой театр, но тут пришлось иметь дело с какой-то опереткой, которая изобретала всевозможные способы, чтобы остаться. Наконец, после бесконечной волокиты дело уладилось, и со дня открытия театра, уже в октябре, дело у него пошло чрезвычайно удачно, при полном одобрении даже самой взыскательной, великорусской публики, я не говорю уже об украинцах, которые были в восторге. Там был европейский репертуар. Должны были ставиться многие, еще никогда не игранные пьесы, кроме того, Ибсен, Гауптман и даже Шекспир. Мы помогли также молодому Украинскому театру стать на ноги. Петр Яковлевич всегда шел навстречу театру старика Садовского, одного из могикан старого украинского искусства, и Саксаганского, особенно славившегося своей постановкой.