Павел Скоропадский - Воспоминания гетмана [litres]

Окончив речь, он обратился к корниловцам: «Ну что же, корниловцы, вы пойдете со мною?» – «Точно так, господин генерал!» – был единодушный ответ. «А вы, молодцы-георгиевцы, пойдете со мною?» Несколько голосов ответило согласием, другие молчали. «Что же, пойдете?» – переспросил Корнилов. «Точно так, пойдем!» – но ответ был недружный и далеко не всеобщий. Начало не обещало хороших результатов.

Я пошел являться к коменданту. Через час я сидел у Лукомского, начальника штаба Корнилова. Я его почти не знаю, но на меня он всегда производил впечатление человека очень умного и спокойного. Мы говорили о корпусе, но видно было, что Лукомскому было не до него. Хотя с виду он был спокоен, внутреннее волнение проявлялось резким постукиванием ножом по пресс-папье, лежавшем на столе. «К сожалению, вы приехали в такой момент, когда вы сами видите, что у нас происходит». – «Точно так, в[аше] пр[евосходительство], я понимаю, что вам не до меня, постараюсь как-нибудь с вашими подчинеными разрешить все вопросы и поскорее уехать в корпус, дабы предупредить всякие осложнения».

Вечером я его снова видел за обедом, он был совершенно спокоен. Это человек, во всяком случае, прекрасно умеющий владеть собой. Уходя от него, я понял, что к Корнилову идти теперь не время, и решил через генерал-квартирмейстера и дежурного генерала выяснить все мои корпусные вопросы. Я так и сделал, и мне обещали все, что я просил: и офицеров прислать, и великороссов уходящих хорошо пристроить, а до получения ими места уплачивать им содержание по рассчету последней должности. Снаряжение должно было быть получено мною даже сверх комплекта, артиллерия моя должна была быть усилена. Я был чрезвычайно доволен и думал, что через какие-нибудь две-три недели мой корпус будет, заново отделанный, в состоянии выступить на позицию. Но тут же явилась мысль, что все хорошо, но как это завершится начатый переворот, и что-то поначалу мне показалось, что ничего из всего этого не выйдет.

Я пошел в штаб, где у меня было много знакомых, узнавать подробности переворота. Все находили его своевременным и очень хорошо задуманным. Сегодня должны были по всем направлениям выехать офицеры-ординарцы в сопровождении двух туркменов, на автомобилях с приказаниями. Один такой автомобиль должен был двинуться в Киев для передачи приказаний Драгомирову Абраму, у которого была подготовлена офицерская организация. Другой направлялся дальше в Бердичев для передачи приказаний Деникину, остальные не помню уже куда. Видел офицеров в штабе, собранных для рассылки по всей России. Генерал Крымов удачно подвигался со своими частями. Рассчитывали, что Петроград на следующий день должен был быть уже в руках корниловских войск.

– А, – спросил я, – скажите, пожалуйста, у Корнилова в авангарде что идет, есть ли какие-нибудь офицерские батальоны или, может быть, туземные войска в духе корниловских туркменов?

– Войска у Крымова прекрасные и не выдадут ни в каком случае.

Это мне не понравилось, для меня было ясно, что раз у Крымова нет убежденных людей в авангарде, а таковых в вопросах внутренней политики у нас среди регулярных обыкновенных войск нет, так как в душе, как это ни грустно, все наши солдаты в общем приближаются к большевикам, для меня было ясно, что экспедиция Крымова, очень возможно, потерпит поражение, так как авангард будет встречен парламентерами Керенского, начнутся переговоры, а после переговоров я ни разу не видел, чгобы брались снова за оружие. Кажется, так в конце концов и вышло. Во всяком случае, мне это не понравилось. А на кого же опирается главковерх? Ведь в армии мы ничего не знаем; положим, мы, высшее начальство, почти все будем с ним, но что касается офицерства, встретит ли декларация генерала Корнилова такое уж сочувствие? Разрабатывают ли этот вопрос?

Ответ был уклончивый, но, видимо, всем хотелось верить в успех, да и сам я был в таком же настроении.

– А есть ли серьезные общественные группы, на которые главковерх опирается?

– О да, главным образом кадетские круги, да и другие еще, – был радостный ответ!

Для меня тогда значение кадетов и насколько это люди, на которых можно положиться в таких вопросах, было совершенно неясно. Все же я не понимал, кто же в тылу будет драться за Корнилова. Неужели кадеты? Где же грубая, но необходимая сила? Что-то ее я не видел. Вообще, в этот день где-то в душе я чувствовал, что из этого ничего не выйдет, но почему-то я себе определенного отчета не отдавал.

Во всяком случае, когда выяснился вопрос, как мне скорее добраться до своего корпуса, мне предложили ехать на автомобиле с офицерами, везущими приказания. Я от этого отказался и решил ехать демонстративно в штабном вагоне как ни в чем не бывало, и я был прав: ни один автомобиль, как оказалось впоследствии, не дошел до назначения, все были своевременно остановлены, и седоки, везущие приказания, заарестованы. На следующий день лишь после полудня, а не утром, как нам было обещано, я двинулся в обратный путь.

Помню, лежу на верхней полке в купе. Чудное августовское утро, масса приятных событий: и корпус мой удовлетворен, и Корнилов берет силу, армия восстанавливается, все хорошо. Поезд подошел к Гомелю. Слышу, у вагона какие-то голоса. Я невольно прислушиваюсь. – «А что, товарищ, генерал тут сидит?» – «А тебе на что?» – «А так, надо!» Я насторожился и подумал, что это не к добру. Встал и вышел на платформу. Вижу, все спокойно, но когда я вернулся, слышу снова тот же вопрос: – «Где генерал?» Тогда, не теряя времени, я вырвал из дела, которое возил Корнилову, несколько секретных бумаг, разорвал их на мелкие куски и клочки бумаги бросал в простенки, куда опускаются оконные рамы в вагоне.

Через четверть часа вдруг явился молодой человек, еврейского типа, в сопровождении нескольких конвойных с оружием и заявил мне, что он принужден меня арестовать, так как я еду в штабном вагоне и, очевидно, из Могилева. Мы вошли с ним в пререкания: «Неужели вы думаете, что я поехал бы откровенно в штабном вагоне, если бы был замешан в чем-либо?» – «Да, верно, мы вчера заарестовали автомобиль из Могилева». Это, очевидно, был один из тех автомобилей, которые везли приказания на юг. В конце концов, оружие, которое хотели у меня отобрать, я не дал, а бумаги разрешил бегло просмотреть в купе, что и было исполнено. Затем, после длинных переговоров с каким-то господином в Гомеле по телефону, сначала разрешено было отправить меня в город Гомель, потом же решено было оставить меня в вагоне части. Он вынес впечатление хорошее в смысле подготовки и духа в корпусе, но признал, что до получения снабжения корпус на позицию выступить не может. Шейдеман постоянно посылался на ревизии по корпусам и поэтому, наглядевшись в других корпусах на безобразия, очевидно, не предъявлял к моему корпусу особых требований, но я прекрасно понимал, что главный недостаток – тот внутренний разлад, который все ярче и ярче давал себя чувствовать во всех частях. Поэтому я решил не сдаваться и поехал сначала к вновь назначенному командующему армией, генералу Циховичу.