Михаил Бондаренко - Ромул

Некоторые учёные считают Квирина ещё и богом курий и даже римской общины в целом, поскольку его имя, возможно, происходит от coviria (отсюда curia , курия), то есть «собрание мужей». Известно, что перед храмом Квирина росли два священных мирта, один из которых назывался патрициевым, а другой — плебейским 474. Полагают, что эти два дерева символизировали сплочённость римской общины, находящейся под покровительством Ромула-Квирина.

Храм Квирина был построен, вероятно, уже при царе Нуме, или намного позже — в эпоху Римской республики, в V веке до н. э. 475Согласно данным Тита Ливия, в 293 году до н. э. консул Луций Папирий Курсор возвёл и освятил новый храм Квирина, расположенный близ древнего святилища этого бога. При этом он исполнил обет своего отца, который тот дал ещё в 325 году до н. э. 476В середине I века до н. э. этот храм сгорел, но потом был восстановлен. Освящение обновлённого храма Квирина состоялось 29 июня 16 года до н. э. благодаря императору Октавиану Августу 477.

Кроме того, в некоторых местах в Риме, в том числе и на Капитолии, были установлены скульптурные изображения Ромула 478. Известно, что император Август велел украсить созданный по его приказу новый форум (Форум Августа) статуями знаменитых римлян, в числе которых был и Ромул. На пьедестале каждой статуи была сделана почётная надпись (элогий), повествующая о заслугах того или иного великого мужа. Позднее копии этих статуй с элогиями были выставлены и в других городах Италии, в том числе на форуме в Помпеях, где сохранился пьедестал с элогием Ромула: «Ромул, сын Марса, основал город Рим и правил (около. — М. Б .) 38 лет. Он же, будучи первым военачальником, убив предводителя врагов Акрона, царя ценинцев, посвятил снятые с него богатые доспехи Юпитеру Феретрию и, принятый в число богов, именуется Квирином» 479.

Осень 476 года н. э. выдалась на юге Италии на редкость жаркой и засушливой. Дождя не было уже много дней. В Неаполе пересохло большинство колодцев, а акведук работал с перебоями, так что горожанам приходилось возить питьевую воду из пригорода. Страдали от зноя не только люди, но и животные. Даже привычные ко всему бродячие псы в тщетных попытках спастись от жгучих лучей солнца заползали под раскидистые деревья, росшие по обочинам дорог, и не обращали абсолютно никакого внимания на проходящих мимо редких путников, хотя раньше старались облаять каждого из них.

В один из сентябрьских дней на Путеоланской дороге в клубах пыли показался отряд вооружённых всадников. За ним двигался большой обоз из нескольких десятков телег и экипажей. Кавалькада проследовала к главным воротам древней виллы богача Луция Лициния Лукулла (117—56 до н. э.), раскинувшейся на морском побережье близ Неаполя. Среди всадников своей статью выделялся пятнадцатилетний юноша, облачённый в позолоченные доспехи. Подъехав к воротам с отрядом сопровождавших его мужчин, он остановил коня, снял шлем, вытер со лба пот и обратил свой задумчивый взор на побережье Неаполитанского залива.

Тем временем слуги-рабы, приветствуя гостей, отворили ворота, и всадники вместе с подоспевшим обозом въехали на территорию виллы. Было заметно, что уже долгое время здесь никто не жил. Из-за нерадивости рабов сад был недостаточно ухожен, а со стен хозяйственных построек начала осыпаться штукатурка. Однако главный дом виллы, который располагался на небольшом острове, соединённом с сушей широкой насыпью, неплохо сохранился.

Юноша подъехал к парадному крыльцу, спешился и передал коня подоспевшему рабу. Затем он поднялся по мраморным ступеням и вошёл в главный дом. Атриум был отделан дорогим разноцветным мрамором, да и остальные комнаты всё ещё сохраняли следы былой роскоши.

Пройдя через длинную анфиладу комнат, юноша оказался на большой открытой мраморной террасе, с которой открывался замечательный вид на Неаполитанский залив. Он подошёл к самому её краю и, опершись руками на раскалившийся от солнца каменный парапет, посмотрел вниз. Там, у подножия виллы, кипело и пенилось изумрудное море. В слепой ярости оно билось о скалы острова, вздымая фонтаны брызг.

Довольно долго взирал юноша на эту вечную борьбу суши и моря, пока, наконец, не заметил, что солнце начало клониться к закату. Вилла тем временем наполнилась гомоном слуг, готовивших внутренние покои для прибывших господ. Через некоторое время был накрыт ужин, за которым, впрочем, почти никто не проронил ни слова. На лицах присутствовавших лежала та же печать грусти и задумчивости, что и на лице юноши.

Пока окончили трапезу, уже почти совсем стемнело. С моря повеяло долгожданной прохладой, но в воздухе чувствовалось какое-то напряжение. Слуги проводили приехавших в приготовленные для них комнаты, а юноша вновь поднялся на террасу. Он бросил тревожный взгляд на небо и увидел, что оно сплошь покрылось тяжёлыми грозовыми тучами. Внезапно раздался ужасающий грохот и ослепительная молния прошила вечерние сумерки. Через нескольких минут на юношу обрушились целые потоки воды, но он не покинул террасу, а только упрямо сжал губы, вцепился руками в мраморный парапет и устремил упрямый взгляд в грозовое небо, будто желая помериться силами с самой стихией…