Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Священномученик Киприан, епископ Карфагенский, выдающийся христианский деятель, казнённый при императоре Валериане во время гонений на христиан, напомнил Венедикту Ерофееву, что, во-первых: «Ничто так не полезно христианину, как близкая смерть», а во-вторых: «Кто отрекается от Христа, того отвергает Христос» 27.

Небольшую выписку он делает из трудов святителя Афанасия, архиепископа Александрийского, отца православия и выдающегося церковного писателя: «Отец есть начало сына и родитель; и отец есть отец, а не чей-либо брат. К вопросу о св. Троице» 28. Иными словами, православная вера заключается в почитании единого Бога в Троице, а Троица — в единстве, не смешивая личности и не разделяя естества, ибо оный есть Отец, оный — Сын, ещё оный — Дух Святой, и из Отца, Сына и Святого Духа вытекает единое божество, равная слава, единовечное совершенство 29.

Аниций Манлий Торкват Северин Боэций, христианский теолог, философ-неоплатоник, находясь в заточении и приговорённый к смертной казни, написал знаменитый трактат «Об утешении философии». Вот как представляет эту книгу Фернан Комт: «В ней чередуются проза и поэзия, размышления над собственной судьбой, и вся она наполнена духом античной мудрости. Боэций выводит на сцену философию в образе дамы, ведущей с ним задушевную беседу. Это своего рода трактат о Провидении, движимом исключительно разумом и отражающем всё богатство христианской этики» 30. Выписка Венедикта Ерофеева из сочинения Боэция оглушительна, как пушечный выстрел: «Разве ты сам не являешься для себя лучшим сокровищем?» 31

Кажется, что Венедикт Ерофеев не обходит вниманием ни одного известного христианского богослова древности. У блаженного Феодорита, епископа Кирского [309]он обнаруживает понравившееся ему рассуждение о душе и записывает его со ссылкой на латинский перевод (оригинальный текст был на греческом языке): «Беспредельность, неограниченность в истинном и собственном смысле слова приличествует только Богу, но подобием этой неограниченности является человеческий дух». Не менее проницательными представляются ему мысли блаженного Феодорита о политике: «Определение, которое Платон даёт истинному философу, а именно, что ему нет никакого дела до политики и политической деятельности, не подходит к языческим философам, а только к христианам, ибо величайший философ Сократ толкался по гимназиям и мастерским и служил даже в качестве солдата. Но те, кто усвоил себе христианскую, или евангельскую философию, удалились от политической суеты» 32.

Венедикт Ерофеев не ограничивался только этими выдающимися проповедниками и защитниками христианского вероучения. Он обращается, например, к философско-этическим письмам Луция Аннея Сенеки [310], римского политического деятеля, философа и писателя. В этих письмах воспитатель и советник Нерона, обвинённый в заговоре и по приказу императора покончивший жизнь самоубийством, предстаёт мужественным человеком, презирающим смерть, стоиком, не идущим на поводу у страстей: «Никогда душевное настроение смертного не бывает божественнее, чем когда он думает о своей смертности и знает, что человек для того и живёт, чтобы когда-нибудь умереть»; «Некоторые озёра для нас священны, потому что они тёмные и неизмеримо глубокие». Венедикт Ерофеев проясняет эту мысль Сенеки: «То есть: вообще священно то, что темно и глубоко неизмеримо» 33. Не забывает он в устроенной им для самого себя теологической дискуссии вовлечь в неё древнегреческого писателя и историка Плутарха [311]: «Плутарх. Устами своего Антипатра даёт чисто лютеранское определение Бога: “Под Богом понимаем мы блаженное бессмертное и к людям благодетельное существо”» 34.

Подхожу к личности и деятельности Мартина Лютера [312], немецкого теолога и видного деятеля Реформации. Выпискам из трудов Лютера и его последователей, а также своим комментариям к ним Венедикт Ерофеев уделяет достаточно много места в июньских и июльских блокнотах. Духовный опыт Мартина Лютера и тех, кто поддержал и развил его взгляды, привёл к созданию одного из христианских учений — лютеранству. Суть его в том, что постановлениям церковной иерархии противопоставлен долг личной совести каждого верующего. Венедикт Ерофеев, практически не вступая в полемику, выделил в этом учении те положения, которые ему понравились. Он приводит цитаты из Мартина Лютера со своими оценками. Например, «очень хорошо о последовательности в вере: “Одно из двух: или верить во всё начисто и без всякого исключения, или же ни во что не верить... Святой Дух нельзя делить на части так, чтобы одну часть считать истинной, а другую ложной... Колокол, давший трещину, уже не звучит и весь никуда не годится”» 35. Или приведу ещё одну его выписку лз Мартина Лютера о Боге, сопровождаемую репликой Венедикта Ерофеева: «Очень хорошо»: «Бог относится к тебе так, как ты относишься к Нему. Если ты думаешь, что Он гневается на тебя, значит Он гневается. Если ты думаешь, что Он не желает тебя и хочет ввергнуть тебя в ад, значит, это действительно так: Бог таков, каким ты его себе представляешь»; «Во что ты веришь, тем ты и владеешь; то, чему ты не веришь, того и нет у тебя» 36.

Проявил Венедикт Ерофеев свою осведомлённость в знании трудов таких современных богословов и религиоведов, как Остин Фаррер, Марсель Рединг, Эрих Франк, Чарлз Генри, Джордж Сартон, Антонио Алиоттта, Антонио Романья, Карл Барт, Ричард Брейтвейт, Рудольф Бультмон, Артур Прайер, Д. Хедли, Иоганнес Хессен, Вальтер Хигг. Много у него выписок из работ и выступлений христианских священнослужителей, начиная с папы Пия XII. Это итальянский католический епископ Франческо Ольджиатти, англиканин епископ Хунтер, протестант Рудольф Бултман. Из православных иерархов Венедикт Ерофеев обращается к митрополиту Крутицкому и Коломенскому Николаю (Ярушевичу).

Венедикт Ерофеев не был бы самим собой, если не записал бы в своих блокнотах в мае — августе 1961 года что-то из широко известного в литературе и популярного среди его соотечественников, к чему он испытывал не то чтобы неприязнь, а физическое отвращение. Таким «объектом для поругания» стал для него французский писатель Эмиль Золя, а конкретно его роман «Доктор Паскаль» — финал и резюме двадцатитомного цикла «Ругон-Маккары», — представленный его автором как «Биологическая и социальная история одной семьи в эпоху Второй империи». Венедикт Ерофеев элегантно представил в июльской записи выраженные в этом романе взгляды Эмиля Золя: «А вот, с позволения, аргументы противника Христова», а чуть позднее подытожил: «Некоторые сентенции доктора Паскаля — явная злобная реакция против христианства» 37.

Ему было не привыкать. Ведь он вырос не где-нибудь, а в стране, где атеизм стал государственной доктриной.