Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Сказать, что Венедикт Ерофеев, женившись вторично, обрёл семью, было бы преувеличением. Готов с радостью объявить читателю, что завершилась его скитальческая жизнь. Вот это будет совсем другое дело. Никакой любви к новобрачной у Венедикта Ерофеева не было и не предвиделось. Тут требовалось незнамо что для того, чтобы предполагаемая любовь неожиданно вспыхнула и запылала. Ну, в крайнем случае хотя бы чуть-чуть затеплилась.

Галина Павловна Носова появилась в жизни Венедикта Ерофеева случайно. Он собирался найти в Москве недорогое жильё. Небольшую комнату в коммуналке. Кое-какие деньги после экспедиции в Среднюю Азию по изучению кровососущего гнуса у него всё ещё оставались. На оплату одной комнаты их вполне хватило бы. У Галины Павловны Носовой его первое появление вызвало экзальтацию. Подтверждением служит запись в её дневнике. Эту запись приводит в своих неизданных воспоминаниях её мать Клавдия Андреевна Грабова, будущая тёща Венедикта Ерофеева:

«10 октября 1974 года. На лестничной площадке стоял высокий, с сединой Ерофеев, и весь его облик говорил, что он живёт! В полумраке лестницы я не видела его глаз, но всё его тело излучало свет. Он был в нём. И даже соседи сказали мне: “Какой красивый мужчина пришёл к тебе”» 1.

Клавдия Андреевна Грабова вместе с дочерью, как смогли, приодели Венедикта Ерофеева. Позднее свою новую тёщу он «припечатает» одной убийственной фразой: «Ударенная пыльным мешком инкассатора». Клавдия Андреевна работала в универмаге на Калининском проспекте [453]. Прошло много лет, а она всё ещё помнила, какой новой одеждой с её помощью обзавёлся Венедикт Ерофеев с приходом в дом её дочери: «Мы с Галиной его одели, купили ему хороший костюм, хорошее пальто, обувь, сорочки, бельё» 2.

Марк Фрейдкин, поэт и переводчик, к суждениям которого о Венедикте Ерофееве я уже обращался, познакомился с писателем накануне его женитьбы на Галине Носовой. До знакомства с ним он, по его словам, «давно был в друзьях с Ольгой Седаковой и со всей её компанией», а также «по совершенно другой линии был знаком и с Галей Носовой» 3. (Его воспоминания «О Венедикте Ерофееве» вошли в книгу «Каша из топора».)

К Марку Фрейдкину, не считающему себя другом Венедикта Ерофеева, обратилась Галина Носова, когда у мужа начался приступ белой горячки. Её звонок раздался у него в квартире в 10 часов утра 1 января 1980 года. Он «взяв ноги на плечи» отправился на Флотскую улицу. Это было сравнительно недалеко, он жил около станции метро «Аэропорт». У Ерофеевых Марк Фрейдкин провёл около полутора суток, просидев на стуле перед дверью на балкон, куда прорывался Венедикт Ерофеев 4. Как он пишет, «героически борясь со сном», держал оборону. Вот что записал в своём дневнике виновник новогоднего переполоха:

«1 января 1980 года. Самый поражающий из дней. Начало треклятого пения в стене. Срочно водки. Не помогает. Мышки и лягушата. Срочно вызван Марк Фрейдкин для дежурства. Всю ночь приёмник, чтобы заглушить застенное пение. Из-за метели — физия в окне. Люди в шкафу, крот на люстре. Паноптикум...» 5

Во второй раз Марк Фрейдкин спас Венедикта Ерофеева от смерти в мае 1981 года, когда помрачение рассудка произошло уже у Галины Носовой. Перейду непосредственно к тексту мемуаров: «Я приехал. Вени дома не было — он ещё с майских праздников оставался в Абрамцеве. Мы сидели на кухне, и Галя по своему обыкновению меня кормила. Разговор шёл о каких-то пустяках, а когда я закончил, как всегда, обильную трапезу, она сказала: “А теперь смотри, что я тебе покажу”. Она сходила в комнату и вернулась с огромной кипой разных бумаг, чертежей и перфокарт. Разложив всё это на кухонном столе, а кое-что даже развесив по стенам, она с места в карьер понесла какой-то абсолютно шизофренический бред про приближающуюся комету Галлея и непосредственно связанное с этим крушение советской власти. А в заключение сказала, что вчера закончила все вычисления и теперь совершенно точно знает: 21 мая (в день её рождения) в 13.45 небо станет цвета “бормотухи”, на нём появится огромный телевизионный экран и диктор программы “Время” объявит, что начинается конец света. “И тут, — торжественно объявила Галя, — мне нужно будет делать самое главное. Вот этим ножом, — она взяла в руки большой зубчатый нож для разрезания хлеба, — я должна зарезать спящего Ерофеева, а потом выброситься с балкона”» 6.

Конец этой истории о конце света и Галине Носовой всё равно оказался трагическим: «Как всегда бывает у шизофреников, периоды обострения чередовались с весьма длительными порой периодами просветления, но в конце концов болезнь взяла верх: в августе 1993 года, через три года после смерти Вени, Галя всё-таки выполнила часть своего плана и выбросилась с балкона квартиры на Флотской. Того самого, откуда я в своё время не дал выброситься ему» 7.

Должен сразу признать, что мемуары Марка Фрейдкина воссоздали образ писателя, значительно более близкий к Венедикту Ерофееву из плоти и крови. В сравнении с этим образом парадный портрет, возникающий из рассказов владимирцев, блекнет и уже не впечатляет. Романтические преувеличения не всегда срабатывают, если они оказываются ни к месту, ни ко времени и к тому же присутствуют в избытке.

Угол зрения, который выбрал Марк Фрейдкин, вспоминая Венедикта Ерофеева, тот же самый, что у Александра Васильевича Бахраха [454], написавшего книгу «Бунин в халате». Он и сам не скрывает, почему ему, «возвышенно настроенному юноше», знавшему на память «почти всего Мандельштама», а в любимых писателях «числившего Бунина и Томаса Вульфа», не могло понравиться то, что безоговорочно «хвалят все»: «...я, как это вообще свойственно пишущим людям (и не только, надо указать, в молодости), к творчеству современников относился пристрастно, ревниво и по большей части неадекватно. Был тут и ещё один момент: очевидно, благодаря моему стойкому агностицизму, многочисленные и навязчивые евангельские аллюзии в “Петушках” казались мне несколько ходульными и притянутыми за уши. Честно говоря, мне и сейчас так кажется, хотя с годами я сумел в полной мере оценить литературные достоинства этой, безусловно, гениальной и единственной в своём роде книги» 8.

Не так-то трудно опровергнуть домыслы по поводу известного человека. Куда сложнее отделить почитаемую личность от сросшегося с ней предания. Марк Фрейдкин, как он сам признавался, не входил в число близких друзей Венедикта Ерофеева. Да и его приятелем, а тем более собутыльником он себя не считал. Так уж вышло, что на протяжении десяти лет он был, как говорят, вхож в новую семью Венедикта Васильевича.