Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Венедикт Ерофеев действительно не заморачивался тем, во что он одет и какие вещи его окружают. При этом в рубище не ходил. Когда же во время горбачёвской перестройки зарубежные издания поэмы «Москва — Петушки», её театральные инсценировки, а также многочисленные постановки пьесы «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» стали солидным источником денежных поступлений, случалось, что он появлялся на публике в модной одежде. Ему нравилось скромно, но элегантно выглядеть и, как любому поэту, своим видом сводить с ума женщин.

Наталья Шмелькова верила в предопределённость свыше её отношений с Венедиктом Ерофеевым. На эту мысль её навела похожесть номеров их телефонов. У Натальи: 434-777-9. У Венедикта: 454-777-0. Как она отметила в книге «Последние дни Венедикта Ерофеева», её возлюбленный «долго цифры сопоставлял, что-то вычислял и даже расшифровывал их...» 17.

Что касается значения трёх семёрок в нумералогии, то разгадать их мистическое значение легко. Оно всем известно. В традициях разных народов семёрка сама по себе счастливое число. Оно предрекает невероятную удачу и немыслимый успех. Повторяясь друг за другом, три семёрки превращаются в мощный оберег для человека или события.

Первые три цифры номера телефона и три последние затрагивали личную судьбу Натальи Шмельковой и Венедикта Ерофеева. В первых трёх цифрах средняя цифра обозначила разрыв в два года от первой случайной встречи на квартире журналиста Игоря Дудинского 17 февраля 1985 года до серьёзных отношений в 1987 году. Следующие за тремя семёрками девятка и ноль обозначили годы смерти Натальи Шмельковой — 2019-й и Венедикта Ерофеева — 1990-й.

Встреча с Натальей Шмельковой принесла Венедикту Ерофееву радость и воодушевление. Он, несомненно, воспринял её любовь как чудо, как последнюю надежду на исцеление от смертельной хвори. В нём непонятно откуда и вопреки всему на короткое время появилась вера, что он превозможет свою страшную болезнь. Незадолго перед этим осознанием счастья, пришедшего к нему свыше, он принял крещение в католицизм. Его крёстными стали Владимир Муравьёв и Наталья Шмелькова. Теперь уже даже временное отсутствие рядом с ним его Наташи приводило его в состояние депрессии.

Венедикту Ерофееву стоило огромных усилий не впасть в отчаяние и не сорваться в запой. Он готов был пожертвовать всем на свете, только бы ежедневно видеть её с собой рядом.

Чувства, его охватившие, при всей присущей ему эмоциональной сдержанности вырвались наружу в письме от 15 июня 1987 года. В то время Наталья Александровна находилась в командировке в Тольятти:

«Со времени твоего отъезда началась полоса полуоцепенелой полуразбитости, вернее, полоса сиротства и умственного распада. И безрадостности. Потому и пишу коротко, безвкусно и уныло. С 10-го числа в столицу не выползаю. Я там совсем околею от скорби. Здесь, в маленьком домике, я от той же скорби тоже немного околеваю, но каждый раз утром обнаруживаю себя в живых. Охоты шастать по лесам почти нет, да и какой смысл без тебя? Всё-таки по принуждению шастую и вменяю себе в обязанность умиляться постылым лютикам. Если не считать вчерашнего позднего вечера, своей писанины не касался. Вчера перед сном чуть-чуть покрапал. Вчера же привезли твой польский крест с распятием, я тут же повесил его над головою: вдруг Господь освежит мою душу. Так вот лежу и думаю: “Освежит или не освежит? Освежит, наконец, как не освежит!” А сам в ожиданиях всё-таки что-нибудь отваживаюсь делать: посадил шесть грядок укропа, два салата и две петрушки. Когда сажал и поливал, размышлял про себя (что я мыслитель, ты ведь знаешь), так вот, я размышлял: “А на (...) тебе, неумный, петрушка?” И тут же сам себе бойко отвечал (ты ведь знаешь, что я отвечал), так вот, я отвечал: а когда приедет Перельманиха, она будет жрать салат, укроп и петрушку без зазрения совести. И будет после этого ещё бокастее. <...> Для ради утреннего променажу сейчас отправляюсь в Птичное за молоком (!). Попутно опущу и эту вот короткую писульку к тебе. Напиши мне, Шмелькова, хоть что-нибудь и хоть такого же объёму. <...> Неизменно о тебе помню, Наталья Перельман. Чаще, чем это полезно...

Остаюсь: Венед. Ероф. Утро 15 июня 87 г.» 18.

Подаренный Натальей Шмельковой польский крест с распятием вскоре сняла со стены Галина Носова, сославшись на соседа по подъезду Эдичку, алкаша и клептомана 19.

Венедикт Васильевич при своём бравом виде и росте один метр восемьдесят семь сантиметров при посторонних людях не то чтобы робел, а слегка тушевался. Бывали ситуации, когда он заливался краской и впрямь походил на застенчивую девицу.

Его сын вспоминал: «В 88-м Венедикту Васильевичу привезли из-за границы аппарат, который усиливал голос, он подставлял аппарат к горлу и говорил. Каково ему это было при его стеснительности, если ещё здоровым он застёгивал рубашку на все пуговицы? И его характерный жест — прикрывать горло, словно проверяя, застегнут ворот или нет. Его смущал этот аппарат, который привлекал внимание к его болезни. И от потери голоса Венедикт Васильевич страдал, у него же был замечательный баритон. Пять лет болезни, несколько операций, боли постоянные, запрет на спиртное к тому же...» 20

Венедикт Ерофеев до конца своих дней оставался ребёнком. Как вспоминала Наталья Шмелькова, зимой в Абрамцеве он попросил покатать его на санках, но чтобы никто не видел 21.

С появлением в его жизни Натальи Шмельковой расширился его круг общения за счёт её образованных и талантливых друзей.

Смерть Венедикта Ерофеева стала для Натальи Шмельковой тяжёлым и мучительным испытанием. От этого удара она так и не оправилась. Многое пришлось ей пережить и перечувствовать, доверясь памяти, сохранившей воспоминания о том счастливом времени. У неё появилась непреодолимая потребность перенести три года их непростых и невероятных отношений на бумагу. Так появилась книга «Последние дни Венедикта Ерофеева».

У чтимого Венедиктом Ерофеевым Иоганна Вольфганга Гёте есть здравое по мысли высказывание. Стоит к нему прислушаться: «Я уважаю людей, которые точно знают, чего хотят. Большая часть бед во всём мире происходит от того, что люди недостаточно точно понимают свои цели. Начиная возводить здание, они тратят на фундамент слишком мало усилий, чтобы могла выстоять башня» 1.

Венедикт Ерофеев приложил много труда, чтобы фундамент, эта несущая конструкция того немногого, что вышло из-под его пера, был безукоризненным во всех отношениях. Как говорят, «прочен, как сталь, и блестел, как хрусталь». Такой результат стал возможен благодаря его наблюдательности, невероятной памяти и оригинальному стилю повествования — свидетельство его писательского мастерства. Основу фундамента поэмы «Москва — Петушки» и трагедии «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» составили его записи в многочисленных блокнотах — так называемые «Записные книжки».