Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Впрочем, случались исключения. Наиболее уважаемым диссидентом для Венедикта Ерофеева, как уже говорилось, был Вадим Делоне, участник легендарной демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года в знак протеста введению в Чехословакию войск СССР и других стран Варшавского договора.

Среди окружения Венедикта Ерофеева также находились активисты советского «национал-патриотического» движения. О «скептическом отношении к советским диссидентам, которое с годами только усиливалось», также пишет литературовед и публицист Павел Матвеев в статье «Венедикт Ерофеев и КГБ»: «На протяжении лета — осени 1973 года Ерофеев обретался у своих знакомых и приятелей в разных деревнях и сёлах ближнего и дальнего Подмосковья: в Царицыне, в Пущине, быстро перемещаясь по округе и нигде подолгу не задерживаясь. Он явно опасался возможного ареста».

В то время он написал эссе о Василии Розанове.

Обращусь опять к статье Павла Матвеева: «Позднее Венедикт неоднократно утверждал, что написал это эссе в качестве платы за предоставление ему крыши над головой — дачного домика в селе Царицыно. Домик принадлежал его знакомой Светлане Мельниковой, являвшейся одной из активисток зарождавшегося в те годы советского “национал-патриотического” (то есть антисемитского) движения. Под названием “Василий Розанов глазами эксцентрика” текст был включён в восьмой номер самиздатовского журнала “Вече”, издававшегося одним из самых известных в ту пору советских диссидентов-националистов — Владимиром Осиповым; название принадлежало издателю журнала» 17.

Владимир Николаевич Осипов поступил в тот же год, что и Венедикт Ерофеев, в Московский государственный университет, только не на филологический, а на исторический факультет. Познакомились они в студенческом общежитии на Стромынке. Они были ровесниками.

Приведу некоторые факты из биографии Владимира Осипова. Впервые его арестовали в 1961 году за участие в организации встреч и дискуссий у памятника Маяковскому. 9 февраля 1962 года он был приговорён по 70-й статье к семи годам лишения свободы. Все семь лет отбыл в лагерях Мордовской АССР. После освобождения издавал машинописный журнал христианского, славянофильского направления «Вече». За 1971—1974 годы издано девять номеров. В предпоследнем было напечатано эссе Венедикта Ерофеева о Розанове. В марте 1974 года журнал закрылся по причине начавшегося следствия по делу об издании журнала «Вече». Владимир Осипов стал совместно с Р. Родионовым издавать машинописный журнал «Земля». При подготовке второго номера «Земли» 28 ноября 1974 года Владимир Осипов был вновь арестован и 26 сентября 1975 года приговорён Владимирским областным судом к восьми годам лишения свободы по 70-й статье, часть вторая УК РСФСР. Осуждён за издание журналов «Вече» и «Земля» и за выступления в защиту гонимых и репрессированных лиц. В 1977 году вместе с группой других политзаключённых провёл стодневную забастовку и серию голодовок, требуя признания статуса политзаключённых. В ноябре 1982 года освобождён и поставлен под жёсткий административный надзор в городе Тарусе Калужской области. С приходом к власти Михаила Горбачева ситуация смягчилась, надзор с Владимира Осипова был снят. В 1991 году он полностью реабилитирован, с 1994 года — член Союза писателей России.

О столкновении между сторонниками Юлия Даниэля и Владимира Осипова рассказывает письмо Венедикта Ерофеева сестре Тамаре Гущиной от 5 ноября 1978 года, написанное вскоре после его дня рождения: «День рождения был так многолюден, что без эксцессов не обошлось. Схлестнулись крайне правые диссиденты и экстремисты — левые. Мордобой длился не больше двух минут, но всё равно за полночь, это всё несколько омрачило. Если вся эта шушера-диссидентщина будет и впрямь вести себя так суетно-злобно и невеликодушно, я, чего доброго, вступлю в Партию. По свидетельству всех, кто был, я, грешник, был самым уравновешенным и расторопным (да ещё самым трезвым — Галина в конце письма подтвердит — да ещё в парижском новом костюме)» 18.

В одной из своих «Записных книжек» того времени Венедикт Ерофеев спародировал известную басню Крылова «Квартет». Скорее всего, побудительной причиной к этому экспромту стала потасовка на его дне рождения: «А вы, друзья, как ни садитесь, / Всё в диссиденты не годитесь» 19.

Надежда Яковлевна Мандельштам, как отмечает в своих воспоминаниях Елена Мурина, также замечала советскость в приёмах диссидентов. «Посмотрим, кто кого переупрямит...» 20

Одним из известных диссидентов был Андрей Амальрик, предвидевший распад СССР в книге-эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». По сделанному им краткому изложению поэмы «Москва — Петушки», которое приведено мною на предыдущих страницах, можно судить, что Андрей Алексеевич мало что в ней понял, как и бывший мой коллега по Институту мировой литературы профессор Дмитрий Михайлович Урнов. В своей книге «Записки диссидента» он разделил советских инакомыслящих людей на две группы. На тех, кого он отнёс к «субкультуре диссидентов», и на тех, кого причислил к «субкультуре референтов». Творчество Венедикта Ерофеева он причислил к «субкультуре диссидентов».

Обращусь непосредственно к тексту книги Андрея Амальрика: «Деление это условно, особенно в области искусства, но можно сказать, что “диссидент” как личность складывался в сопротивлении советской системе, а “референт” — в служении ей, хотя внутренне систему не принимал; если он был человек честный — он рассчитывал систему улучшить изнутри, если чистый карьерист — улучшить только своё положение. Как только “наверху” повернули к сталинизму, а “внизу” заупрямились, наиболее независимые по духу “референты” один за другим начали выпадать из системы, становясь “диссидентами поневоле”, да и новый был шанс — отъезд. На Западе разница между “диссидентами” и “референтами” прослеживается хорошо: диссиденты подчёркивают своё противостояние власти для того, чтобы Запад выслушивал их поучения, референты ссылаются на близость к власти как на основание, чтобы Запад следовал их советам. В общем, профессионализм “референтов” выше, но их моральный напор слабее» 21.

Сопоставление диссидентов с большевиками сделано Венедиктом Ерофеевым не ради красного словца. Для такого сближения у него были убедительные аргументы. Прежде всего к этому умозаключению привело его творчество писателей, считавшихся оппозиционными и предпринявших переоценку по существу устоявшихся представлений об исторических деятелях и их достижениях.

Не понят был диссидентами, уже находящимися за рубежом, и Александр Александрович Зиновьев, о чём вспоминает его вдова Ольга Мироновна: «Он сразу из небытия, минуя регулируемые “самиздат” и “тамиздат”, находившиеся в основном в руках эмигрантов, мощно, суверенно шагнул в мировую литературу, а не в локально-эмигрантскую». И самое важное: «Он появился неожиданно, вопреки всем канонам литературы, независимо от диссидентства и наперекор эмиграции, не задумываясь ни на секунду, каким торнадо он разметал их теплившиеся надежды на литературный Олимп. Ярчайшим своим появлением он сразу же занял и на Западе положение исключительного одиночки, абсолютно независимого в своём литературном творчестве ни от каких подачек, фондов, стипендий» 22.