Лина Тархова - Заложники Кремля

— Неужели не чувствовали, что Вы — не как все?

— Конечно, что-то такое ощущала… Если живешь на даче, окруженной высоким забором, за который нельзя выбежать просто так, потому что захотелось… Как-то в сумерках я въехала на велосипеде в «куст», оказавшийся солдатом-охранником в плащ-палатке.

Еду на даче готовила и подавала прислуга, она жила во флигеле, сообщавшемся с основным домом крытым коридором. Если хочешь есть, надо позвонить по специальному телефону, и принесут. Еда, кстати, была самая простая. Суп с лапшой, котлеты с жареной картошкой. Детям совали без конца омлеты с зеленым луком и гурьевскую кашу, я ее в конце концов возненавидела. Вот что мы просили без конца, так это бутербродики. Их очень здорово делали, маленькие такие.

Но все было достаточно просто и со стороны взрослых — строго. Единственное «излишество», которое я в состоянии вспомнить: в Зубалове часто горел камин, даже летом. И были отутюженные до блеска скатерти.

Как-то я ездила в Крым со Светланой и ее маленьким тогда, в 1949-м году, сыном Осей. Жили мы в бывшем дворце Воронцова. Помню живописную лощину в горах и небольшой огороженный пляжик — только для нас. Дворец походил на музей, и было строго запрещено трогать какие бы то ни было предметы. Конечно, летом, в Крыму всегда здорово. Но все равно порой находила скука. Любимая подруга осталась в Москве, ее не позволяли брать даже на дачу в Зубалово, а уж в Крым — тем более.

— Она была не из вашего круга?

— Да нет, просто жила в нашем доме двумя этажами выше. Галя ее звали. Откуда-то я знала, что отец ее разведчик, служил на Дальнем Востоке.

— И все-таки его дочери путь на вашу дачу был закрыт… Зубалово с прислугой и охраной. Дворец на Черном море, хоть и не собственный, а казенный. Черная «Татра» тетки… Думаю, в Москве в то время были считанные иностранные машины. Все это поднимало вас в собственном сознании? Ощущали вы жесткую иерархию?

— Нет, для этого я была слишком мала. Иерархию если и ощущала, то в другом. Допустим, подруга не читала такой-то книги, от которой я была без ума — и для меня она уже стояла ступенькой ниже.

— Ваш сын знает, кто его прадед?

— Я долго не говорила. Но когда подрос, решилась. Нужно было его подготовить к неожиданностям. И они не заставили себя ждать. Во время какой-то очередной антисталинской кампании, уже во времена Горбачева, и Селиму досталось за принадлежность к семье… Он прибежал домой взъерошенный, глаза отчаянные. Мальчишки, здоровые, сильные мальчишки, сломали его велосипед. Одни держали Селима, а другие на его глазах сладострастно курочили машину — за Деда.

— Помните день его смерти?

— Конечно. Светлана привела нас с Осей в Колонный зал. В гробу лежал не Дед, а кто-то чужой. Стало очень страшно, захотелось плакать. Но кругом были люди, и я понимала, что заплакать никак нельзя. Потом мы с Осей оказались у Светланы дома, нас посадили есть. А Ося смотрит на меня и смеется, совсем еще маленький был:

— А что это у тебя нос крутится?

Это я корчила гримасы, изо всех сил стараясь удержать слезы.

— А мы с подругой, обеим по тринадцать лет, слез сдержать не могли. Рыдали, будто наступил конец света. Побежали на Красную площадь, там все трибуны уставлены венками, тысячи, тысячи венков… Подняли опавшие лепестки роз и поклялись хранить их всю жизнь. А в это время моя сестра с группой сокурсников из МГУ пробивалась в Колонный зал по каким-то чердакам, так как обычным путем проникнуть к гробу Сталина было невозможно. Пускали уже только людей с живыми цветами. Родители потом здорово отругали нас с подругой: как мы смели прикасаться к венкам! Боялись неприятностей. И все понимали: смерть Сталина — грандиозное событие. Как вы жили потом, без Деда?

— Мы с мамой получали пенсию, нам хватало. После ее смерти эту пенсию платили мне — до самого окончания аспирантуры. За нами закрепили, за плату, дачу в Жуковке-III. Есть Жуковки трех категорий, наша была самая низшая. Жуковка первой категории — «высшего сорта», зимняя дача с прислугой. Немного похуже, второго сорта — зимне-летняя дача, смешанная. Нам предложили летний домик. Но мы все равно очень обрадовались, мама тяжело болела. После ХХ съезда ее открепили от кремлевской поликлиники. Правда, меня каким-то чудом в «Кремлевке» оставили, что стало потом особенно важно из-за сына. Но в горбачевские времена выгнали и нас.

— Освободили места для новой элиты. Как вы восприняли эту последовательную утрату привилегий? И как к ним относитесь сейчас?

— Легко… Привыкла — отвыкла, только и всего. А привилегии… Наверное, в нашей стране без этого невозможно. Не мы воспользуемся ими, так другие.

— Какие годы оказались самыми трудными для вас?

— Все оказались трудными. Наверное, только детство было безоблачным. Потом уже все давалось непросто. Со второго захода поступила на филфак, до этого год не работала, готовилась. Потом аспирантура. Сын-инвалид, редкие встречи с мужем… Но я, конечно, не чувствую себя чуть ли не жертвой постсталинских репрессий, как это написал один недобросовестный журналист. Что-то вроде того, что живу в бедности, у меня ничего нет. Почему это ничего нет? У нас дружная семья, квартира.

— А машину могли бы купить?

— Увы, не на что. На жизнь хватает только-только. Муж работает один, я занимаюсь сыном. Иногда, если удается освободить часть дня, пишу что-то вроде рассказов. Еще никому их не показывала.

— Чему научила вас жизнь?

— Терпению. К сожалению, я поздно к этому пришла и полжизни делала трагедии из пустяков. А мир полон реальных трагедий.

— Вы общаетесь с родственниками, со Светланой?

— Поддерживаю отношения с детьми Васи — Надей и Сашей, в основном по телефону. Саша, он театральный режиссер, приглашает на премьеры. А вот с Осей, сыном Светланы, почти не общаемся. Она нас всех сумела перессорить. Еще в молодости Светлана была раздираема каким-то внутренним разладом, с годами это привело к катастрофической неуравновешенности. Я ее любила и очень старалась быть покладистой. Не получилось!

Старшая дочь Светланы Катя оказалась умнее всех нас — она отказалась встретиться с матерью во время ее недолгого, на полтора года, возвращения в Союз в 1984 году. Кате исполнилось шестнадцать лет, когда Светлана бросила семью, страну, где жила, и уехала в Америку. Девочка была очень привязана к матери и отъезд ее восприняла, как предательство. С тех пор они ни разу не виделись. Катя стала вулканологом, уехала на край света, на Камчатку, где и живет по сей день.

Младшая, Ольга, от американского мужа, очень славная, живет в Америке. Она родилась в США. Но, говорят, хорошо вспоминает о Грузии, где провела во время той поездки со Светланой целый год. А сама Светлана живет в Англии на пенсию, которую ей платит правительство Великобритании. Говорят, трудно живет…