Лина Тархова - Заложники Кремля

Охота для «дорогого Леонида Ильича» всегда оказывалась удачной. Егери гнали к знакомым кормушкам кабанов и лосей, где охотники, стоявшие на искусно сооруженных площадках высоко над землей — чтоб никакого риска! — легко убивали животных первой же пулей. Это была не охота, а самое настоящее убийство. Но кто будет спорить о терминах с первым человеком в стране?

Брежнев так любил это дело, что однажды во время затянувшихся переговоров с Генри Киссинджером взмолился:

— Генри, давай прервемся и поедем поохотимся!

Ему доставляло особенное удовольствие делиться лесной добычей с друзьями. Возвращаясь с охоты, почти всегда давал задания начальнику охраны:

— Этот кусочек кабанятины отправь Косте Черненко, этот Юрию Владимировичу (Андропову), этот Устинову.

Выждав время, необходимое фельдегерю, чтобы домчаться до перечисленных лиц, Брежнев снимал трубку телефона:

— Ну как, Костя, получил?..

Но существовал и другой Брежнев, заслоненный собственным имиджем. Этот неизвестный Брежнев достаточно хитроумен: зная свой потолок, никогда не высказывается первым. Но неподражаемо умеет, выслушав всех, со значительным видом подвести итоги. Он достаточно жесткий и даже жестокий. Как утверждает Владимир Семичастный, бывший при Брежневе председателем КГБ (до «железного Шурика» Шелепина), Брежнев дважды приказывал ему убить Хрущева.

Академик Георгий Арбатов, работавший при Брежневе консультантом ЦК, заметил, что Брежнева боялись далеко не самые слабые фигуры из его окружения — Андропов, Громыко, Суслов:

« Без конфликтов и срывов, без кровавых репрессий, как Сталин, и даже без публичного поношения, как Хрущев, он обеспечил послушание, покорность и даже страх ».

Брежнев — гроссмейстер политической интриги, которому удобнее казаться простаком. Маловато, конечно, для лидера великой державы! Но более достойных система «отстреливала» еще на дальних подступах к вершине.

« …на небе ни просвета, везде минимум мысли. Все истинно честное и благородное сникло: оно вредно и отстраняется, люди, достойные одного презрения, идут в гору. Бедная родина! » Это Николай Лесков о своем XIX веке. Или о нашем?

Смерть Брежнева не стала общенациональной трагедией. Как с равнодушным злорадством отреагировали на свержение «Хруща», так с вялым любопытством наблюдали по телевизору пышные похороны его преемника. В последние секунды траурной процессии гроб вырвался из рук работяг похоронной команды, и ударился о дно могилы, вырытой на Красной площади. Дурная примета! Но мало чье сердце содрогнулось от жалости к покойнику. Больше зубоскалили:

— Экий Ильич, оказалось, тяжелый, а все потому — икры много ел.

Вот так, трагикомическим эпизодом, завершилась эпоха «третьесортной грандиозности», как охарактеризовал время Брежнева один чужестранный писатель.

К концу брежневского правления народ опять устал, уже от застоя — от маразма и бессилия власти.

Сегодня, издали, то время кажется кому-то блаженной порой. Колбаса была по два двадцать и работали бесплатные кружки художественной самодеятельности. Но если вглядеться попристальнее, время это выглядит страшноватым.

Двадцатилетие Брежнева — это афганская война, первые тысячи «цинковых мальчиков», не замеченные широкой общественностью. От них до десятков тысяч цинковых гробов из Чечни рукой подать.

Это расстрел капитана Саблина (замполит противолодочного корабля «Сторожевой» 9 ноября 1975 года поднял мятеж, обратившись к экипажу со словами: «Отечество в опасности… власть погрязла в казнокрадстве и лжи»); это ссылка Андрея Сахарова, «выдворение» за пределы страны Солженицына, Ростроповича с Вишневской и многих других. Травля диссидентов, здоровые люди в психушках — результат действия профессионально разработанной новым председателем КГБ Андроповым системы дискредитации неугодных людей. Тайная полиция, созданная Юрием Андроповым в брежневские времена, проникла во все поры общества. Подслушивание, перлюстрация…

Колбаса оставалась по два двадцать. Рядовые граждане жили от получки до получки, компенсируя недостаток средств всем, что можно было унести с работы. При Брежневе в широкое употребление вошло слово «несун», при нем вся страна научилась воровать.

Помню, договаривалась об интервью с Сергеем Образцовым, знаменитым кукольником, и он поставил условие:

— Напечатаете, что все в стране воруют, дам интервью, не напечатаете — прошу меня извинить, встречи не будет.

— Как это — «все» воруют, — возмутилась я. — Вот я лично не ворую.

— А сантехник не ставил вам в ванной «левый» кран за три рубля?

— Ставил.

— Но ведь вы знаете, что он ворованный!? Купить-то его нельзя. Кранов, как и всего прочего, в магазинах нет. Значит, и вы воруете! — пригвоздил меня Сергей Владимирович, и наши переговоры на этом закончились.

Писать в то время о масштабном воровстве, как и о многом другом, действительно, было нельзя — свирепствовала цензура. А воровали масштабно и почти легально. Предприятия, даже с технично оборудованными проходными и вооруженной охраной, непременно имели дыры в заборе. Через них протаскивали мясо, запчасти для автомобилей, рулоны тканей, банки со сгущенкой — все, что можно было унести в портфеле или на теле (филейным мясом обертывались талии).

Это было частью негласного общественного договора. Начальство делало вид, что платило — народ делал вид, что за эту плату работает. Начальство в упор не видело брешей в заборах, которые помогали населению держаться на плаву. За это народ «не замечал», как номенклатура укрепляет свое благосостояние.

Именно при Брежневе номенклатура окончательно организовалась как класс, пожизненно обеспеченный набором материальных благ и прочих привилегий, а также — неувядаемым официальным почетом. Наиболее привлекательные должности — министров, секретарей обкомов — при «бровастом Ильиче» стали почти пожизненными, на них «сидели» по 15—20 лет. Свалить никудышного начальника не было никакой возможности, круговая порука номенклатуры спасала от любого провала. Именно тогда пышным цветом расцвел принцип: « Ты — мне, я — тебе ».

Идиотизм пожиравшей самое себя экономики становился все более очевидным. А кремлевские старцы, довольные жизнью и друг другом, сами себя увешивали орденами. Страсть Брежнева к наградам стала национальным анекдотом — он умер четырежды Героем Советского Союза плюс еще и Героем Социалистического Труда.

Власти поедали колбасу и сосиски, изготовленные в спеццехах, запивая их спецпивом и спецводочкой. А поскольку «не хлебом единым…» — развлекались охотой, девочками и просмотрами в специальных кинозалах ими же запрещенных фильмов.