Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

В музыковедческой литературе прочно укоренилась мысль о том, что булгаринская статья, «развязная и невежественная», появилась из желания автора «сбить Глинку с избранного пути и отбросить русское искусство назад» [264] Ливанова Т., Протопопов Вл. Указ. соч. С. 202. И хотя годы спустя выступление Булгарина характеризовалось значительно мягче, относимое, вслед за упоминавшейся пометой Глинки на листах «Записок», к «невежественным нападкам» (см.: Левашева О. Е. Михаил Иванович Глинка. М., 1987. Кн. 1. С. 260), общее отношение к статье сохранялось неизменным. В последующие же годы статья Булгарина и вовсе пропала из виду музыковедов. Так, М. Фролова-Уокер ведет отсчет в мифологизации образа Глинки и значения «Жизни за царя» в истории русской музыки со статьи Одоевского, вовсе не принимая в расчет статью Булгарина, что, на наш взгляд, существенно обедняет картину происшедшего по следам оперной премьеры и, по существу, противоречит тем знаковым точкам, что, годы спустя, намечал сам Глинка в своих воспоминания (см.: Frolova-Walker M . Russian Music and Nationalism. From Glinka to Stalin. L., 2007. P. 52). . Но это не так.

Очевидный парадокс статьи Булгарина состоит в том, что собственно музыка «Жизни за царя», равно как и сам спектакль рассматривались в ней весьма поверхностно. Серьезный анализ сочинения и его исполнения являлись здесь явно задачей маргинальной. Так выстроенная статья была реализацией осознанного булгаринского решения, ради которого, скорее всего, он и взялся за перо. Опера Глинки явилась для него не более чем поводом к разговору, темы которого были для журналиста чрезвычайно важны.

В статье есть три краеугольных положения, каждое из которых отражало суть этической и эстетической позиций Булгарина.

Первое касалось ответственности критиков за выносимые ими оценки и необходимости руководствоваться в своих суждениях здравым смыслом и объективными ценностными критериями. Булгарин расходился с Одоевским не в оценке новой русской оперы, но в том, что она играет исключительную роль в развитии европейского оперного искусства.

Суждения Одоевского о том, что созданием «Жизни за царя» Глинка «получает право на почетное место между европейскими композиторами» [265] К. В. О. Второе письмо к любителю музыки об опере Глинки «Жизнь за царя, или Сусанин». Окончание. , что «с оперою Глинки является то, чего давно ищут и не находят в Европе: новая стихия в искусстве , и начинается в его истории новый период : период русской музыки», что «такой подвиг ‹…› есть дело не только таланта, но гения!» [266] К. В. О. Письма к любителю музыки об опере Г. Глинки «Жизнь за царя» // Северная пчела. 1836. № 280. 7 дек. , – обрели в нашу эпоху особый смысл. Однако в 1830-е гг. слова эти явно воспринимались иначе. Тем более, что сам автор замечал: сказанное исполнено чувств, которые доминируют над «полнотой выражений» [267] Там же. .

Булгарин как никто другой знал цену спонтанному выражению чувств в газетной публикации, равно как и недостаточной взвешенности в выражении суждений. Как журналист он сам неоднократно сталкивался с таковыми. Но случай с написанным Одоевским был принципиальным для него. Еще двумя годами ранее Булгарин выступал против тех, кто был склонен уверять, что «мы лучше и умнее всех и что все наше лучше всего чужеземного, что репа вкуснее ананаса и живопись г. Полякова превосходнее произведений Дова» [268] Ф[аддей] Б[улгарин]. Публика // Северная пчела. 1834. № 68. 26 марта. . Зрелый, опытный журналист, взывая к разуму своих молодых современников, он стремился приглушить неоправданную, с его точки зрения, патетику, чреватую опасным креном к «квасному патриотизму» и пустому славословию.

«Такой похвалы не слыхал Моцарт и не услышит Россини, – писал он, – два различные гения, но оба преобразовавшие вкус своих современников и утвердившие новые законы в музыке» [269] Булгарин Ф. Мнение о новой русской опере «Жизнь за царя», музыка соч. г. Глинки, слова соч. барона Розена // Северная пчела. 1836. № 291. 19 дек. . Глинка сделал лишь « первый шаг на ‹…› длинном и трудном пути », и «почитателям великого таланта г. Глинки не должно останавливать его уверением, что он уже нашел то , зачем он пустился в поиски » [270] Там же. .

Булгарин был убежден: «…отвлеченности и гиперболические похвалы вредны таланту, потому что сбивают его с толку, а иногда даже удерживают на полете к совершенствованию» [271] Там же. . Возразить здесь было нечего, и, полагаю, Глинка, строго судивший себя как композитора, не мог не увидеть здравого смысла в словах Булгарина. Думается, Глинка даже прислушался к сказанному. Косвенным доказательством тому может быть решение музыканта отказаться от публикации хвалебной статьи Мельгунова [272] Статья Н. А. Мельгунова впервые была напечатана в воспоминаниях А. Н. Струговщикова (Русская старина. 1874. Вып. 4. С. 713–721). .

Напомню. Получив статью в разгар подготовки оперы к постановке в Санкт-Петербурге, Глинка, не имея, видимо, возможности поработать над текстом, как просил о том Мельгунов, отложил ее. Но он не отдал работу Мельгунова в печать и позднее.

По воспоминаниям А. Н. Струговщикова, в конце 1840 г., когда был поднят вопрос о постановке оперы в Москве [273] Первое публичное исполнение отрывков из «Жизни за царя» в Москве состоялось 11 марта 1837 г. Премьера оперы прошла 7 сентября 1842 г. , Глинка, приехав к нему домой, привез статью Мельгунова, решив отдать ее для публикации. Впрочем, тогда же поделился сомнениями: «Боюсь только, не слишком ли он расхвалил меня?»

«Дня через три после этого я встретился с ним у графа Ф. П. Толстого, – продолжал Струговщиков. – Тут он мне сказал:

– Знаете что, ведь я передумал печатать до времени статью Мельгунова; его панегирик может показаться чересчур нескромным; оставьте статью у себя и напечатайте, когда придет время, чтобы мне не пришлось краснеть за лишнюю хвалу» [274] Русская старина. 1874. Вып. 4. С. 713. Статьей, предваряющей премьеру оперы в Москве, стала весьма сдержанная по тону работа Н. Кашевского ( Кашевский Н. Опера «Жизнь за царя» в Москве // Москвитянин. 1842. Ч. V. № 9. С. 231–235). .

Трудно отказаться от предположения, что в принятом Глинкой решении сыграли свою роль в том числе и отрезвляющие строки булгаринской статьи. Сразу после нее (в 1837 г.) публикация «панегирика» Мельгунова была бы воспринята неодобрительно. А в 1840-м, накануне московской премьеры, в таком «панегирике» уже не было нужды: имя Глинки не требовало того безудержного восхваления, каким грешила статья его пансионского друга, да и публика, знакомая с сочинениями Глинки или по крайней мере наслышанная о них, больше не нуждалась в предварительном «приготовлении».