Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Организация переправы наполеоновской армии через Березину была возложена на корпус Удино. Как пишет историк А. А. Васильев: «12(24) ноября бригада Корбино, поддержанная одним пехотным полком и двумя ротами саперов, была отправлена маршалом Удино к Студенке. Около 11 часов утра 14(26) ноября ее кавалеристы переправились вброд через Березину и обеспечили работы по сооружению мостов» [231] Васильев А. А. Указ. соч. . Из всей боевой карьеры Булгарина 1812 г. детализировался только березинский эпизод с опорой на воспоминания польского офицера Йозефа Залуского. Обычно приводимая исследователями цитата звучит так: «Первый брод на Березине на наших глазах испытал офицер 8-го полка Лубеньского с помощью нескольких улан; это был прославленный позднее российский литератор Булгарин!» [232] Załuski J. Wspomnienia o pułku lekkokonnym polskim gwardyi Napoleona I. Krakow, 1865. S. 273. Однако А. И. Рейтблат уточняет свидетельство Й. Залуского по его же статье 1843 г.: «Булгарин как литовец, знакомый с местностью, указал брод через Березину и первый переправился, что я сам видел, не зная еще тогда Булгарина, который мне позднее об этом рассказал, утверждая, это он был тем офицером » [233] Рейтблат А. И . Указ. соч. С. 243. Выделено нами. . Другими словами, по свидетельству очевидца, офицер 8-го полка указал брод и первым переправился через Березину, но то, что этим офицером был Булгарин, мы знаем со слов самого Булгарина. А. И. Рейтблат приводит также свидетельство Н. И. Греча о том, что Булгарин рассказывал близким друзьям «за тайну», что «он был одним из тех польских улан, которые по рыхлому льду провели лошадь» Наполеона через Березину [234] Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 243. . Как мы видим, детали свидетельств не совсем совпадают, и вряд ли представится возможность их уточнить, ибо они оба опираются на рассказ самого Булгарина. То же относится и к его встрече с Наполеоном [235] Булгарин Ф. Знакомство с Наполеоном на аванпостах под Бауценом… // Сочинения Фаддея Булгарина. СПб, 1830. Ч. 1. С. 138–146 .

Вернемся к продвижению полка после переправы. Исследователь приводит важные для нас сведения: «В течение двух последующих дней кавалерия корпуса (около 700 чел.) участвовала в боях с русским отрядом генерала Чаплица при Стахове. ‹…› 16(28) ноября ранение получил полковник 8-го шеволежерского полка Любенский (из этого можно заключить, что и Булгарин участвовал в этом бою. – Л. К., Е. Я. ). С 17(29) ноября остатки, сведенные в одну бригаду под командованием Корбино, действовали в составе арьергарда Великой армии. ‹…› Уцелевшие бойцы 30 ноября (12 декабря) перешли Неман при Ковно и направились к Мариенбургу (Восточная Пруссия). В феврале 1813 кавалерия корпуса была фактически расформирована» [236] Васильев А. А. Указ. соч. .

Среди немногих уцелевших бойцов был и Булгарин, который участвовал затем в сражении под Бауценом, где якобы и состоялась его встреча с Наполеоном и производство в капитаны. Из этого можно заключить, что и в 1813 г. Булгарин служил под командованием Удино, следовательно, в 12-м армейском корпусе. В статье о встрече с Наполеоном Булгарин указывает, что его дивизионным генералом был Лабрюйер (точнее: Жан Пьер Жозеф Брюйер / Jean Pierre Joseph Bruguière; 1772–1813), племянник маршала Л. А. Бертье. Булгарин был в карауле с 30 уланами, а потом его сменили конные егеря [237] Булгарин Ф. Знакомство с Наполеоном на аванпостах под Бауценом… С. 146. .

Выводы, которые можно сделать из этих сведений, важны не только для уточнения биографии Ф. В. Булгарина, но и для комментирования романа «Петр Иванович Выжигин». В 1812 г. наш автор как офицер наполеоновской армии действовал на территории западных регионов Российской империи – в Курляндии, Литве, Белоруссии (крайней «восточной» точкой, видимо, был Полоцк), ему не выпало на долю ни Смоленска, ни Бородина, не был он и в Москве. Происходившие там события он мог описывать только по печатным источникам, а также основываясь на устных преданиях и на своем знании Литвы и, в частности, Вильно.

В середине 1850-х гг., работая над «Записками» и мысленно возвращаясь к событиям прошлого, М. И. Глинка вспоминал о реакции прессы на премьеру оперы «Жизнь за царя»: «Несмотря на блистательный успех нашлись зоилы ; Фаддей Булгарин напечатал в “Северной пчеле” две длинные статьи в декабре 1836 или в генваре 1837. Эти статьи любопытны и ясно определяют степень невежества в музыке их автора» [238] Глинка М. И. Записки // Глинка М. И. Литературное наследие. Л.; М., 1952. Т. 1. С. 171. . А на полях копии рукописи своих воспоминаний пометил: «Следовало бы отыскать их как chef d’oeuvre музыкальной галиматьи » [239] Там же. . Но работу Булгарина Глинка так и не отыскал, оставив потомкам гадать, что же показалось музыканту в газетной публикации «любопытным» и в чем усмотрел он «невежество автора».

К утверждению о музыкальном невежестве Булгарина Глинка вернулся в «Записках» еще раз, описывая столкновение, происшедшее у него с журналистом уже в начале 1840-х гг. Он писал:

Не вижу надобности скрывать причину ссоры моей с Булгариным. Однажды в Павловске Булгарин что-то долго шептал на ухо Герману [240] Речь идет о дирижере Йозефе Германе, приехавшем в Россию из Вены со своим «бальным оркестром». Концерты оркестра Германа в Павловске в 1839 г. пользовались большой популярностью у публики. ( Примеч. автора статьи. ) , между тем публика ожидала одной из любимых пьес; я вполголоса сказал шутливо Герману: «Не слушайте его, он ничего в музыке не разумеет». За эту шутку Булгарин взбесился, ‹…› завязал спор, и так как дело шло о музыке, то естественно, что мне легко было объяснить и доказать, что он нашего искусства не разумеет. Этот спор продолжался долго и в присутствии многочисленной толпы ‹…› [241] Глинка М. И. Указ. соч. С. 224–225. .

Подобное отношение к музыкальной осведомленности Булгарина было по меньшей мере несправедливым. Он хорошо знал европейскую музыку и европейских исполнителей, ценил творчество О. А. Козловского, А. Н. Верстовского, сам охотно музицировал, пел в хоре, а в детстве своими музыкальными способностями даже обратил на себя внимание Д. С. Бортнянского.

Глинка, бесспорно, знал это. И тем не менее даже годы спустя упорствовал в своих заключениях. Думается, что за двукратным возвращением в воспоминаниях к мысли о «неразумении» Булгариным музыкального искусства стояло нечто большее, чем констатация непреложного для композитора факта, что-то такое, что тревожило Глинку вплоть до последних лет его жизни. И это, разумеется, не случайно.

Глинка заявил о желании написать для отечественного театра произведение, в котором все было бы национальным, в марте 1834 г.: «… прежде всего – сюжет, но и музыка также – настолько, чтобы мои дорогие соотечественники чувствовали себя дома ‹…›» [242] Письмо М. И. Глинки S. T. // Глинка М. И. Литературное наследие. Л., 1953. Т. 2. С. 78–79. Пер. с итальянского. Имя адресата не установлено. . Он оказался одним из тех счастливчиков, кто работу над подобной оперой не только начал, но сумел завершить и, более того, – получить (весной 1836 г.) согласие на ее постановку на императорской сцене Санкт-Петербурга [243] Здесь мы оставляем в стороне вопрос об обстоятельствах включения оперы Глинки в репертуар императорских театров. Вопрос этот, достаточно сложный, требует самостоятельного рассмотрения. . Реальность осуществления творческого намерения музыканта стала очевидна всем, и прежде всего друзьям Глинки.