Екатерина Юрьевская - Александр II. Воспоминания

В последних числах июля 1877 года австрийский император написал императору Александру II весьма дружественное письмо, подтверждающее добрые намерения Австрии относительно России. Это письмо, переданное Александру II через австрийского военного поверенного Бертольсейма, полностью убедило российского государя в строжайшем соблюдении Австрией так называемой дипломатической конвенции трех императоров.

Англии были небезызвестны горячие пацифистские устремления Александра II, но увлеченная своей извечной антагонистической политикой, она упорствовала в противостоянии России под тем надуманным предлогом, будто русские желают завладеть Константинополем.

Император Александр II вовсе не считал, что для заключения мира с Турцией русской армии необходимо дойти до стен турецкой столицы; его честолюбие совершенно не побуждало его к аннексиям; возможность заключения мира существовала даже прежде перехода через Балканы, при условии получения от Блистательной Порты гарантий обеспечения безопасности христианского населения, находящегося в зависимости от этой державы.

О горячем желании Александра II положить конец войне еще до перехода через Балканы свидетельствуют некоторые отрывки из его писем, написанных в Парадиме 7 декабря 1877 года. Вот что он писал: «Сердце мое кровоточит от ежедневных потерь на этой проклятой войне! Если бы можно было закончить ее как можно скорее, подписав почетный и выгодный для нашего дорогого отечества мир!»

Бог в своем милосердии допустил, чтобы император Александр II умер смертью, которую он считал самой прекрасной и славной, то есть смертью солдата на поле брани, отдающим жизнь за отечество. Узнав о гибели герцога Сержа Лихтенбергского, убитого во время разведывательной операции 24 октября 1877 года, он сказал такие слова: «Героическая смерть на поле битвы или принесение свой жизни в жертву отечеству несомненно является лучшей смертью для человека!»

При подписании Сен-Стефанского договора интересы России почти не учитывались, и Александр II, несмотря на твердое желание воспользоваться плодами победы русских войск, был вынужден уступить турецкий флот, которым мог завладеть по законам войны. В данных обстоятельствах дипломатические маневры возобладали над намерениями государя-победителя. Его филантропия и ужас перед кровопролитием были хорошо известны; ему указали на будущие военные осложнения, и такая зловещая перспектива заставила его пойти на уступки, но подчинился он им против собственной воли.

Что касается Берлинского конгресса, то со всей искренностью признаем, что императору пришлось ясно увидеть, насколько полномочные русские министры оказались не на высоте доверенной им важной миссии, и последствия этого для Российской империи были плачевны.

После каждого заседания этого европейского конгресса полномочные русские представители советовали императору уступить силе обстоятельств и пугали его продолжением войны.

Такие советы, поступавшие из Берлина, были созвучны тем, что слышал император в своем дворце из уст высоких сановников. В то же время, в непосредственном окружении государя присутствовали лица, не занимавшие официальных должностей, которые придерживались иного мнения, ибо в своем пламенном патриотизме они предвидели наступление того дня, когда уступчивость императора пожеланиям конгресса будет вменена ему в вину, как антипатриотический акт. Эти лица советовали Александру II не соглашаться на уступки и не оглядываться на угрозы Англии, которая, по их мнению, пыталась запугать Россию с корыстной целью, но даже и исполнение ею своих угроз не могло бы стать губительным для России. Александр II разделял это мнение, ибо не забывал о принесенных Россией жертвах. Несмотря на то, что каждая из уступок стоила ему большой моральной борьбы, император все же был вынужден поступить против собственной воли, ибо остался без единомышленников и не мог опереться ни на кого среди своих советников.

Этот исторический факт лишь подтверждает то, о чем мы уже говорили, а именно: Александр II был самодержцем лишь по названию, ибо отрекался от личного мнения в пользу решений, принимаемых совместно с министрами или семейным советом.

Кроме того, отчеты о заседаниях позволяли императору ясно догадываться, по некоторой уклончивости и даже холодной сдержанности князя Бисмарка в ходе конгресса, что интересы России будут на нем принесены в жертву. Вот почему он говорил: «Мне совершенно ясно, что это месть за мою поддержку Франции в Берлине в 1872 году».

Был здесь и другой акт мщения, с которым Александру II было трудно смириться (не догадываясь о том, какая-то часть нации приписывала ему чисто корыстные цели). Речь идет о действиях одного россиянина, пожертвовавшего интересами отечества в пользу интересов другой нации, с единственной целью снабдить историю своего времени страницей, роковой для государя.

Если бы Россия получила более твердую поддержку на Берлинском конгрессе, император несомненно совершил бы меньше уступок. Но он совершил их, ибо понял, что в Берлине ему не будет оказано никакой действенной помощи со стороны его дипломатов. В результате Берлинский конгресс может быть отнесен к числу поражений Российской империи.

Взаимные договоренности графа Шувалова и маркиза Солсбери отодвинули опасность войны между Россией и Англией, но нашей стране это стоило огромных и неисчислимых жертв, которые могут быть приравнены к жертвам поражения; в любом случае договоренность эта принизила престиж российской политики.

Император знал об этих фактах, но был бессилен им противостоять. Стремительность берлинских заседаний наводила на мысль, что участвовавшие в Берлинском конгрессе полномочные русские министры преследовали лишь одну цель: как можно скорее поставить свои подписи под каким бы то ни было договором.

Вот почему упомянутые деятели стали столь непопулярны в России, хотя другими державами они были, напротив, оценены весьма высоко.

Результаты Берлинских договоренностей совершенно противоречили политическим целям Александра II; для него этот договор стал настоящим разочарованием, которое смягчалось лишь мыслью о том, что отныне перестанет проливаться драгоценная кровь его народа.

После Берлинского конгресса престиж России хотя и упал, но был еще достаточно высок, чтобы она сохранила свое первенствующее положение среди великих держав. В глубине души князь Бисмарк был совершенно в том уверен, как явствует из многих его бесед с Александром II; по завершении каждой такой встречи он мог убедиться, что никогда не будет иметь свободы рук для аннексий и контрибуций по своему усмотрению.