Софья Толстая - Дневники 1862–1910 [litres]

Вечером пришел Николаев и горячо внушал мне о ничтожестве Черткова, о том, что мне унизительно становиться с ним на равную ногу и говорить о том, что он занял при Льве Ник. мое место. «А просто у Черткова хорошо устроена канцелярщина для писаний Льва Николаевича, за что он ему и благодарен». И Николаев, и Марья Александровна, по-видимому, очень не любят Черткова.

Читала я как-то у Льва Ник. письмо Черткова к государю, в котором он просит вернуть его в Телятинки; письмо именно фарисейское, но в нем больше всего проглядывало желание быть ближе к Льву Ник. И вот теперь: государь вернул, а жена Толстого прогнала. «Femme veut, Dieu le veut» [175] Чего хочет женщина, того хочет Бог» ( франц .). . Как ему теперь должно быть досадно на меня. А я радуюсь!

Всё та же волшебно-прекрасная погода. Ясно, к ночи свежо; блеск, разнообразие колеров зелени: листьев, кустов и деревьев. Висят еще яблоки, косят, пашут, начали копать картофель. Маляры докрашивают крыши и службы; из парников таскают землю; в лесу кое-где еще есть грибы.

После молебна и сиденья весь день дома чувствую себя спокойнее и лучше. Беседовала со священником, и он ужасался, так же как и все, грубости Черткова. Но довольно о нем – спускаю занавес на этого человека и всю его гнусность.

3 сентября.Любуюсь красотой природы, ярко блестящими днями, и все-таки грустно! Получила очень хорошее письмо от мужа, и так стало радостно, и так хочется опять, по-старому, слиться с ним в одну жизнь, без розни, без злобы! Но письмо не жизнь! Я тоже написала ему, кажется, хорошее письмо с Сашей, уехавшей сегодня утром в Кочеты. Послезавтра собираюсь и я туда. Что-то Бог даст, а хотелось бы в среду вернуться с Левочкой домой. Дело издания совсем стало, надо продолжать; это долг совести и долг перед публикой, читающей и любящей Толстого.

Вечером пришла Николаева. И ее жизнь не легкая с идейным , хотя очень хорошим мужем, но с пятью детьми, без прислуги.

4 сентября.Нетерпение мое видеть мужа всё растет, и непременно поеду завтра в Кочеты. Сегодня гуляла одна, грустно на душе; получила хорошее письмо от сына Левы, его суд будет 13-го. Занялась «Воскресением» с Варварой Михайловной, прошлась по хозяйству. Тепло, ветерок, цветы полевые и чудесные садовые, облачка на небе, пестрота листьев – и хорошо! Но как тяжело одиночество! Я не люблю его, я люблю людей, движение, жизнь… Этим у Сухотиных лучше, народу много, и всё проще, без идей и отрицаний. И там Льву Ник. весело; прямо от обеда игра в шахматы с Сухотиным или доктором тамошним. Часа два проиграет, походит, письма прочтет, выйдет в столовую, ищет всех и просит скорей ставить стол, играть в карты, в винт. И игра продолжается часа три, до половины двенадцатого, оживленная, веселая. Никаких поз от Льва Ник. не ждут и не надо принимать; никакие просители и нищие не бывают; никакой нет ответственности, живи, пиши, играй, разговаривай, спи, ешь и пей…

Очень боюсь, что он затоскует в Ясной Поляне. Постараюсь, чтоб было людней. Но у нас всех отбили, а я теперь отбила Черткова и К°.

5 сентября. Кочеты.Пишу после. Дневника не писала это время. 5 сентября рано утром уехала в Кочеты на Мценск. В душе была надежда, что Лев Ник. поедет со мной в Ясную Поляну, так как, запряженная в необходимую работу нового издания, я должна быть ближе к Москве и иметь под руками все книги и материалы.

Ехала я из Мценска 35 верст под сильнейшим дождем и бурей. Грязь, переезд на пароме, волнение – всё это было очень тяжело. В Кочетах и муж, и дочь встретили меня холодно. Лев Ник. понял, что я буду звать его домой, а ему жаль было расстаться с веселой жизнью в Кочетах, с разными играми и большим обществом. Он только что вернулся от скопца, к которому ездил верхом, 20 верст взад и вперед, в эту ужасную погоду.

Но зато как мило и ласково встретили меня эти пятилетние детки – внучка Танечка и ее приятель – Микушка Сухотин!

6 сентября.У Льва Ник. от вчерашней верховой езды разболелся большой палец на ноге, распух, покраснел, и он всё повторял: «Это старческая гангрена, и я, наверное, умру». И весь он, до вечера, чувствовал себя дурно, не ел, лежал в постели.

Вечером приехавший Дранков показывал целое представление кинематографа. Лев Ник. встал и тоже смотрел, но очень устал. Представляли, между прочим, и Ясную Поляну зимой со всеми нами. Дранков мне подарил ленту, которую я отдала на хранение в Исторический музей в Москве.

7 сентября.Льву Ник. стало лучше. Он обедал со всеми, играл в шахматы, и после, когда все ушли смотреть кинематограф, представленный всей деревне, Зося Стахович, приехавшая в Кочеты, читала нам с Л. Н. вслух предисловие к сочинению [Анри] Бордо «Страх жизни».

Отношения со всеми натянутые. Все мы ревниво тянем к себе Льва Ник., а он выбирает, где ему веселее и лучше, не обращая внимания на мое страстное, горячее и безумное желание его возвращения со мной в Ясную Поляну.

8 сентября.Приехала в Кочеты более спокойная, а теперь опять всё сначала. Не спала ночь, рано встала. Снимал Дранков нас опять для кинематографа, а потом деревенскую свадьбу, разыгранную нарочно.

Когда я днем решилась наконец спросить Льва Ник., когда он вернется домой, он страшно рассердился, начал на меня кричать, некрасиво махать руками со злыми жестами и злым голосом, говоря о какой-то свободе. В довершение всего злобно прибавил, что раскаивается в обещании мне не видеть Черткова. Я поняла, что всё – в этом раскаянии. Он мстит мне за это обещание и будет еще долго и упорно мстить. Вина моя на этот раз была только в том, что я спросила о приблизительном сроке возвращения Л. Н. домой.

Конечно, я не обедала, рыдала, лежала весь день, решила уехать, чтоб не навязывать себя в огорченном состоянии всей семье Сухотиных. Но почувствовала, как безжалостно и упорно Лев Ник. содействовал моему нервному нездоровью и моей всё более и более ускорявшейся смерти, и это привело меня в отчаяние. Я только одного желала – отвратить мое сердце, мою любовь от мужа, чтоб так не страдать.

Получила письмо от Черткова: лживое, фарисейское письмо, в котором ясна его цель примирения, для того чтоб я его опять пустила в дом [176] Чертков пытался дать подробное объяснение своего отношения к Толстому и убедить С.А. уничтожить в себе «ожесточенную вражду» к нему. «… Бояться моего влияния на Льва Николаевича нет ни малейшей надобности, ибо, повторяю, роль моя лишь исполнительная: я только в точности осуществляю желания и распоряжения Льва Николаевича касательно его писаний». В конце Чертков обращается к С.А. с просьбой «ради Льва Николаевича, столь изнемогшего от всего происшедшего… восстановить то хорошее, что в течение стольких лет было во взаимных отношениях». .