Коллектив авторов Филология - Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

Будучи студентом, я любил бывать в гостях у упомянутой мной Л. В. Гамбурцевой, жившей по зимам в Москве, на Немецкой улице. Там было весело, всегда собиралась молодежь и поощрялись искусства. Там же летом, в пустой квартире, останавливался не раз по приезде в Москву из Звенигорода и Воскресенска и Антон Павлович. В один из вечеров, в субботу, я увидел там кадетика, совсем еще юного, который не принимал никакого участия в общем веселье, а сидел у рояля и задумчиво тренькал одной рукой по клавишам.

После танцев хозяйка ему сказала:

— Саша, сыграйте нам что-нибудь.

Кадетик тотчас же встрепенулся и стал играть известный концерт на мотивы из «Гугенотов», очень трудный, но известный каждому ученику консерватории и каждому пианисту.

Это был знаменитый впоследствии виртуоз и композитор А. Н. Скрябин. Как я жалею, что не сошелся с ним тогда поближе!

У Л. В. Гамбурцевой были две племянницы — Маргарита и Елена Константиновны, или попросту Рита и Нелли 56. Рита была замужем за известным железнодорожным инженером бароном Спенглером, а Нелли тогда только что кончила курс в гимназии. (Между прочим, у матери этих двух сестер была та самая комнатная собачка, которая ворчала «нга-нга-нга» и о которой писал в одном из своих рассказов брат Антон.) У Спенглеров всегда собиралась молодежь, было весело, и часто мы, братья Чеховы, бывали у них на Новой Басманной. В это время Антон Павлович только первый год был врачом и колебался, заняться ли ему медициной или отдаться литературе. У Спенглеров были маленькие дети, и они-то и стали первыми пациентами Антона Павловича. В качестве гонорара за лечение Спенглеры поднесли ему портмоне, в котором оказалась большая золотая турецкая монета, которую мы называли лирой. Часто потом эта лира выручала Антона Павловича в минуты жизни трудные. Он передавал ее мне, я относил ее в ломбард, закладывал там за десять рублей, и на несколько часов у брата Антона бренчали деньги в кармане. За Нелли же стал заметно ухаживать мой брат, художник Николай.

Вторыми пациентами Антона Павловича были некие Яновы, и здесь он, как говорится, попал в такую «ореховую отделку», что уже окончательно решил отдаться литературе. Жил в Москве художник А. С. Янов, который учился живописи вместе с моим братом Николаем, — отсюда и это знакомство чеховской семьи с Яновыми. Впоследствии Янов сделался главным декоратором театра Корша и затем перешел оттуда в петербургский Александринский театр. Но в описываемое мною время он жил очень бедно с матерью и тремя сестрами, добрыми молоденькими существами. Случилось так, что эти три сестры и мать одновременно заболели брюшным тифом. А. С. Янов пригласил к ним брата Антона. Молодой, еще неопытный врач, но готовый отдать свою жизнь для выздоровления больного, Антон Павлович должен был целые часы проводить около своих больных пациенток и положительно сбивался с ног. Болезнь принимала все более и более опасное положение, и, наконец, в один и тот же день мать и одна из дочерей скончались. Умирая, в агонии, дочь схватила Антона Павловича за руку, да так и испустила дух, крепко стиснув ее в своей руке. Чувствуя себя совершенно бессильным и виноватым, долго ощущая на своей руке холодное рукопожатие покойницы, Антон Павлович тогда же решил вовсе не заниматься медициной и окончательно перешел потом на сторону литературы. Две другие сестры выздоровели и затем часто у нас бывали. Одна из них вышила золотом альбом и преподнесла его Антону Павловичу с надписью: «В память избавления меня от тифа». Так как обе они были Яновы, то для краткости он прозвал их Яшеньками. И странное дело! Эти Яшеньки приходили к нам обязательно в те дни, когда у нас на третье блюдо подавали к обеду яблочник. И стоило только появиться на столе этому самому яблочнику, как брат Антон говорил:

— Ну, сейчас к нам должны прийти Яшеньки.

И действительно, вдруг раздавался звонок и внизу в прихожей слышались голоса Яшенек.

Но я уклонился немного в сторону.

Врач С. П. Успенский, которого заменял брат Антон на время отпуска, поступил в звенигородскую лечебницу на место врача Персидского, которому пришлось оставить службу в этой больнице вот по какому случаю, возможному только в те времена.

Верстах в двух-трех от Звенигорода, на берегу Москва-реки, в очень живописной местности находится монастырь — Саввина Сторожевская пустынь. Она всегда привлекала к себе художников, вроде Левитана, Кувшинниковой, Степанова и Аладжалова, и вообще служила центром внимания воскресенских жителей, так как раз в год оттуда, за 26 верст, совершался крестный ход в Воскресенск, представлявший собою целый праздник, с приуроченной к этому дню ярмаркой.

В 1883 году практиковавшие в чикинской больнице у Архангельского молодые врачи М. П. Яковлев, В. Н. Сиротинин, Д. С. Таубер и Е. Н. Собинина решили совершить пешеходную прогулку в Саввинский монастырь. К этой компании, кроме еще других лиц, примкнули и мы, Чеховы. Все 26 верст мы прошли настолько бодро, что достигли монастыря еще задолго до захода солнца. Погуляв около монастыря, молодые врачи решили, что недурно было бы навестить своего коллегу, врача Персидского, заведовавшего больницей в Звенигороде. Сказано — сделано. Персидский, конечно, обрадовался дорогим гостям и устроил для них у себя в садике чай. Отдохнули, поговорили, а потом молодежь вспомнила студенческие годы и стала петь хором. Спели «Дубинушку», «Укажи мне такую обитель» и еще что-то, как вдруг является полицейский надзиратель и составляет протокол. Напрасно Персидский доказывал, что эти люди — его гости, что у себя на квартире он может принимать кого угодно и что в домашней обстановке петь хором не запрещается, — не помогло ничто.

Протоколу дан был ход. Тогда Персидский письмом в редакцию напечатал об этом случае в «Русских ведомостях». Но и это успеха не имело. Обладавший большими связями в обеих столицах М. П. Яковлев лично отправился к московскому губернатору, чтобы объяснить, в чем дело, но губернатор ответил:

— Конечно, мы приняли бы сторону доктора Персидского, если бы он не напечатал своего письма в «Русских ведомостях», а теперь мы должны стать на сторону звенигородской полиции, чтобы не дать повода думать, что мы испугались «Русских ведомостей» и вообще прислушиваемся к печати.

И доктору Персидскому пришлось выехать из Звенигорода.

Верстах в 25 от Воскресенска, в котором учительствовал мой брат Иван Павлович, находилась Павловская слобода, в которой стояла артиллерийская бригада. К этой бригаде принадлежала и та батарея с полковником Маевским во главе, которая квартировала в Воскресенске. По какому-то случаю в Павловской слободе был бригадный бал, на котором, конечно, должны были присутствовать и офицеры из воскресенской батареи. Поехал туда с ними и мой брат Иван Павлович. Каково же было его удивление, когда по окончании бала привезшие его туда воскресенские офицеры решили заночевать в Павловской слободе, а ему с утра уже нужно было открывать свое училище в Воскресенске; к тому же была зима, и отправиться домой пешком было невозможно. На его счастье, из офицерского собрания вышел один из приглашенных гостей, который уезжал в Воскресенск и которого тут же дожидалась тройка лошадей. Увидев беспомощного Ивана Павловича, человек этот предложил ему место в своих санях и благополучно доставил его в Воскресенск. Это был А. С. Киселев, живший в Бабкине, в пяти верстах от Воскресенска, племянник русского посла в Париже графа П. Д. Киселева. Этот граф Киселев умер в Ницце, в своем собственном дворце, и оставил своим трем племянникам большие капиталы и всю обстановку. Часть этой обстановки очутилась в Бабкине у одного из его племянников — Алексея Сергеевича. Этот Алексей Сергеевич был женат на дочери известного тогда директора императорских театров в Москве В. П. Бегичева — Марии Владимировне. У них были дети — Саша (девочка) и Сережа, о которых не раз упоминается в биографии Антона Чехова. Таким образом, познакомившись за дорогу с моим братом Иваном Павловичем, А. С. Киселев пригласил его к себе в репетиторы, — так и зародилась связь чеховской семьи с Бабкином и его обитателями. Началась она с того, что наша сестра Маша, познакомившись через Ивана Павловича с Киселевым и сдружившись с Марией Владимировной, стала подолгу гостить в Бабкине, а затем с весны 1885 года и вся семья Чеховых переехала на дачу туда же.