Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

Поместите ребенка пяти лет в нескольких метрах от обычного стола и скажите, чтобы он нарисовал для вас стол. Без малейшего колебания он нарисует горизонтальную линию, поддерживаемую четырьмя вертикальными линиями, одинаковой длины. Несомненно то, что ни разу в своей жизни он никогда не видел того, что он нарисовал; ножки стола никогда не могли бы показаться ему имеющими одинаковую длину, но он знает, что они одинаковой длины, и этого достаточно.

Когда ребенок рисует коляску, он довольствуется тем, что рисует одно заднее колесо больше, а одно переднее колесо меньше, но в действительности он никогда не видел такую коляску. Если он рисует дом, это всегда квадратная или прямоугольная фигура. В этот момент такой контур можно увидеть только на огромном расстоянии; тот, в котором ребенок обычно находится, полностью искажает объекты из-за эффекта, вызванного перспективой, не постижимой для ребенка.

Из всех впечатлений, формирующихся у ребенка во время своего роста, самые сильные и уникальные — те, которые в наибольшей степени способствуют развитию аналитической стороны его ума и которые рождены его визуальными впечатлениями.

К сожалению, он скоро перестает смотреть на вещи и сравнивать их и будет довольствоваться своим знанием. Любой метод обучения был бы хорош, если бы он обязывал ребенка воспроизводить точные имитации вещей, избегая при этом преувеличения, поскольку оно исключает возможность сравнения. Я поднял этот вопрос десять лет назад в моей книге под названием «L’à peu près dans la critique et le vrai sens de l’imitation dans l’Art: sculpture, peinture» [47] Искусствоведческий трактат мемуариста на франц, яз., вышедший в Италии в 1913 г. О нем также рассказывает Аннабель Джексон в своем предисловии. .

Несколько лет работы привели меня к формированию суждений, которые я попытался изложить в трактате, напечатанном в Бергамо под названием «L’à peu près dans la critique et le vrai sens de l’imitation dans l’Art: sculpture, peinture» («Приблизительная оценка в критике и истинное значение подражания в искусстве: скульптура, живопись»).

Искусствоведческий трактат A. H. Волкова-Муромцева (1913)

Должен признать, что эта работа вызвала у меня большое беспокойство из-за определенных существующих в ней неточностей: главная из них совсем необъяснима.

Я мог бы даже смириться с ошибками в тексте, потому что в отличной издательской фирме в Бергамо не было ни одного сотрудника, знавшего французский. Но на странице 352 изображен знаменитый Персей Бенвенуто Челлини, держащий в руке голову Медузы. Как, черт возьми, они могли назвать этого Персея «Меркурием», даже если я по оплошности написал так? Это тем более непостижимо, так как на всех фотографиях фирмы Алинари, без исключения, стоит название изображения. Эта ошибка стала для меня еще более раздражающей, так как на самом деле нет статуи, которую я знаю лучше, чем эта статуя Персея. Когда я жил во Флоренции в возрасте тринадцати лет, эта статуя, стоящая в Лоджии [Ланци], привлекала меня каждый раз, когда я проходил через Пьяццу делла Синьория, и я всегда шёл так, чтобы видеть ее. Не то, чтобы я был очарован ей, но я хотел понять, как Медуза, которую Бенвенуто Челлини сделал такой мало ужасающей, могла произвести на людей эффект, описанный в мифах.

Статуя Персея во Флоренции (с ошибочной подписью)

Я отправил экземпляр своей книги великому художнику Джону Сардженту, и вот что он написал мне по этому поводу:

«С нетерпением жду возможности продолжить чтение Вашей работы и следовать за Вами в Вашем предприятии по приведению в точный порядок понятий и формулировок в искусстве. По мере того, как углубляешься в Вашу книгу, занятно видеть, какие удары Ваш ясный логический ум наносит банальностям и глупостям. Вы оставляете на всем пути лопающиеся мыльные пузыри и проломленные барабаны. Мне интересно увидеть, попробуете ли Вы на очищенной почве и при строгой наблюдательности Вашей экспрессии составить описание действительно великих произведений искусства».

Это письмо датировано 27 ноября 1913 года, а в 1914 году была объявлена война. Легко представить, что мой ум более не останавливался на вопросах такого характера и любое желание заняться ими ушло.

Иностранное общество, проводившее зиму в Венеции, в то время разделялось на три группы. Центром притяжения немцев был дом княгини Хатцфельдт [48] Княгиня Мария Хатцфельдт (Hatzfeldt), урожд. фон Нимптш (von Nimptsch), в первом браке фон Бух (von Buch) (1820–1897) владела Palazzo Malipiero на Большом канале. Более известна ее дочь, Мария фон Шлейниц (von Schleinitz), во втором замужестве графиня Волькенштейн, покровительница Вагнера (см. о ней также прим, на стр. 51). , жившей в Палаццо Малипьеро; австрийский круг собирался у княгини Мелании Меттерних [49] Княгиня Мелания Меттерних (Melanie Marie Pauline Alexandrine von Metternich-Winneburg contessa Zichy; 1832–1919) — внучка австрийского канцлера Клеменса фон Меттерниха, хозяйка Палаццо Бембо на Большом канале, меценатка, покровительница Вагнера, Листа, Смётаны. в Палаццо Бембо; а космополиты — у княгини Долгоруковой [50] Вероятно, княгиня Зинаида Николаевна Долгорукова, урожд. Шатилова (1817–1883), постоянно жившая в последние годы своей жизни за границей. — Сообщено М. О. Мельциным. в ее дворце на набережной Дзаттере. Группа Хатцфельдт, самая серьезная из этих трех, едва ли имела какие-либо отношения с австрийцами или с космополитами. Помимо выдающихся немцев, которые проезжали через Венецию, там привечали художников и музыкантов; гостем княгини Хатцфельдт часто бывал Лист. Австрийцы были более веселыми и беззаботными, чаще встречались, много играли в карты, и у них действительно жизнь бурлила, особенно, когда в Венецию наведывались донжуаны типа старого графа Эстерхази [51] Граф Мориц Эстерхази де Галанта (Moritz Esterhazy de Galantha; 1807¬1890), австрийский дипломат и государственный деятель (в англ. тексте неточно — князь [Prince]). .

Граф Мориц Эстерхази

Были и другие дома, где развлечения проходили самым очаровательным и гостеприимным образом. Существовал, к примеру, дом мадам де Пилат, жены австрийского генерального консула, и дом миссис Бронсон, американки, поселившейся в Венеции со своей единственной дочерью, позже вышедшей замуж за графа Ручеллаи из Флоренции [52] Катерина Бронсон, в девичестве де Кэй (1834–1901), близкая подруга Элеоноры Дузе, владела в Венеции особняком Ка Альвизе на Большом канале. Ее дочь Эдит Бронсон (1861–1956) в 1895 г. в Венеции обвенчалась с графом Козимо Ручеллаи. . Единственными итальянцами, вхожими в это иностранное общество, были графиня Марчелло, большая подруга княгини Долгоруковой, две княгини Мочениго, одна из которых была гречанкой, а другая — урожденной Виндишгрёц, и две невестки последней.