Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

«Стреляйте в них! – вопили они. – Стреляйте в еврейских собак!»

Что произошло с нашими немецкими друзьями? Почему они стали убийцами? Почему наслаждались нашими страданиями? Как можно превратить друзей во врагов и испытывать к ним такую ненависть? Куда исчезла Германия, которая вызывала у меня чувство гордости, страна, где я родился, страна моих предков? Как случилось, что за одну ночь друзья, соседи, коллеги стали заклятыми врагами?

Это было безумие в прямом смысле слова – в противном случае это означало бы, что цивилизованные люди полностью утратили способность отличать хорошее от плохого. Они зверствовали – и получали от этого удовольствие. Они думали, что поступают правильно. И даже те, кто не мог себя обмануть и принять нас, евреев, за врагов, ничего не сделали, чтобы остановить обезумевшую толпу.

Если бы тогда, в Хрустальную ночь, нашлось достаточно людей, которые встали бы перед толпой и сказали: «Хватит! Что вы делаете! Что с вами не так?!» – возможно, история пошла бы по другому пути.

Если бы тогда, в Хрустальную ночь, нашлось достаточно людей, которые встали бы перед толпой и сказали: «Хватит! Что вы делаете! Что с вами не так?!» – возможно, история пошла бы по другому пути. Но таких не нашлось. Они испугались. Они были слабыми. Из-за слабости их удалось склонить к ненависти.

…Когда меня запихивали в грузовик, кровь на моем лице смешалась со слезами, и я перестал гордиться тем, что я немец. Навсегда.

Грузовик остановился на территории зоологического сада. И я оказался в ангаре вместе с другими молодыми евреями – нас было человек тридцать. Но за оставшуюся часть ночи людей подвозили все больше и больше. Когда набралось сто пятьдесят человек, нас снова погрузили в грузовик. По дороге я слушал рассказы о Хрустальной ночи, о мародерстве и сожженных синагогах. Я был шокирован, напуган и сильно тревожился за свою семью. Тогда никто из нас еще не понимал, что это только начало кошмара. Все стало намного-намного хуже, когда грузовик привез нас в концентрационный лагерь Бухенвальд.

Нацисты так жестоко меня избили, что при виде моих ран и синяков встречавший нас начальник слегка запаниковал и приказал охранникам отвезти меня в ближайшую больницу в тридцати восьми километрах от лагеря. Два дня я лежал там без охраны, и немецкие медсестры за мной ухаживали. Я спросил у одной из них, что будет, если я сбегу. Она посмотрела на меня с грустью и спросила:

– У тебя есть родители?

– Конечно.

– Через пятнадцать минут после того как ты попытаешься сбежать, твои родители будут висеть в петле.

Я сразу же выбросил из головы все мысли о побеге. Я не представлял, что стало с моими родителями. Успели ли они покинуть Лейпциг до прихода нацистов? Смогли ли спрятаться у кого-то из родных или друзей? Или нацисты все-таки добрались до них? Может, они уже в одной из немецких тюрем? Я совсем ничего не знал! А страх и тревога связывали мне руки не хуже охранников. Когда смерть мне уже не грозила и я более-менее поправился, из больницы позвонили в Бухенвальд, и нацистские охранники забрали меня обратно.

Вначале мне показалось, что в Бухенвальде не так уж и страшно.

Мне оказали медицинскую помощь, я находился среди немцев – в большинстве своем образованных представителей среднего класса. Я даже подружился с некоторыми из заключенных. Моим лучшим другом стал Курт Хиршфельд, молодой немецкий еврей из Берлина, арестованный в Хрустальную ночь. Все это, вместе взятое, привело к мысли, что, по-видимому, я нахожусь в безопасности. Как же я ошибался!

Бухенвальд, что в переводе с немецкого означает «буковый лес», был крупнейшим концентрационным лагерем в границах Германии. Окружающие его буковые леса вскоре назвали «Поющим лесом» – из-за криков подвергаемых пыткам заключенных.

Первыми заключенными стали коммунисты, задержанные в ходе одной из первых нацистских зачисток 1937 года. За ними последовали другие – те, которых нацисты не считали за людей: политические заключенные, славяне, масоны и евреи.

Лагерь был не приспособлен для такого большого количества заключенных. В нем не было ни казарм, ни бараков, поэтому нас загнали в гигантскую палатку, где мы спали на земле. Не лучше пришлось и одной тысяче двумстам чехам – их затолкали в помещение, которое было когда-то конюшней на восемьдесят лошадей. На одну койку у них приходилось по пять человек: они сдвинули кровати вместе и укладывались поперек, как сардины в банке. Понятно, что в таких условиях болезни были неизбежны.

Окружающие его буковые леса вскоре назвали «Поющим лесом» – из-за криков подвергаемых пыткам заключенных.

История сохранила свидетельства ужасов концлагерей Третьего рейха – они запечатлены на множестве фотографий. Думаю, мало найдется людей, которые их не видели. На них евреи: превратившиеся в ходячие скелеты, замученные, изуродованные, подвергающиеся всевозможным издевательствам, казнимые и казненные… Но, когда я сам оказался в Бухенвальде, все самое страшное было еще впереди. Вначале мы даже не догадывались, на что способны нацисты. Да и кто бы вообще мог такое представить?

А тогда мы не могли понять, за что нас так жестоко наказывают. Мы не были преступниками. Мы были законопослушными гражданами, обычными трудолюбивыми немцами, которые много работали, любили свои семьи и свою страну. Мы гордились своим положением в обществе, заботились о домашних питомцах, хорошо одевались, наслаждались музыкой, литературой, а также вином, пивом и три раза в день – вкусной сытной едой.

Теперь блюдо у нас было только одно – миска риса с тушеным мясом. Раз в день. Политические заключенные, которые считались особо опасными, носили на лодыжках и запястьях цепи, такие тяжелые и короткие, что во время еды эти люди не могли стоять прямо и сгибались над миской в три погибели. Ложек не давали – мы ели руками. Но все было бы еще ничего, если бы не жуткая антисанитария. Туалетной бумаги не было, приходилось подтираться чем попало – хорошо если тряпкой, а то и рукой.

Уборной нам служила гигантская выгребная яма, длинная траншея, где одновременно справляли нужду двадцать пять человек. Представляете себе такое зрелище? Двадцать пять мужчин – в большинстве своем врачи, юристы, инженеры, ученые – старательно балансируют на двух деревянных досках, чтобы облегчиться над ямой, полной нечистот.