Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

Отец был вне себя от радости, когда узнал, что меня могут освободить! В семь часов утра 2 мая 1939 года он приехал за мной на арендованной машине. После шести месяцев моего пребывания в Бухенвальде.

Меня заставили подписать трудовой договор и расписку в том, что в лагере обо мне постоянно заботились, хорошо кормили и мое пребывание в нем было комфортным.

Друг мой, ты можешь себе представить, как я был рад оттуда уехать? Обнять отца у ворот Бухенвальда? Сесть на пассажирское сиденье рядом с ним и уехать на свободу? Испытать ни с чем не сравнимое чувство обретения свободы…

Это чувство я берег в себе все последующие годы. И постоянно напоминал себе, что если я смогу прожить еще один день, час, минуту, то боль уйдет и наступит завтра…

Ни на какой завод в Дессау мы, конечно, не поехали. Ведь бегство из Германии было нашим единственным шансом на спасение. Мы развернулись и помчались прямо к границе. Мама с сестрой, оставшиеся в Лейпциге, через какое-то время должны были последовать за нами – в Бельгию.

В приграничном городе Ахене мы встретились с человеком – кажется, раньше он был обычным контрабандистом, – который за определенное вознаграждение нелегально вывозил людей из страны, и заплатили ему за то, чтобы он доставил нас из Германии в Бельгию. Оставив арендованный отцом автомобиль, мы сели в его машину и всю ночь ехали по лесной дороге, направляясь к самому малонаселенному месту возле границы. Спать не хотелось, в голове билась одна-единственная мысль: получится – не получится?

И – стоп! Приехали. Но куда? Вместо Бельгии мы почему-то оказались в Нидерландах. И нам ничего более не оставалось, как внимательно выслушать инструкции нашего перевозчика, стоя на обочине дороги, где мы встретились с семью другими беженцами. На словах план выглядел простым: скоро мимо будет проезжать грузовик с установленным на нем прожектором; как только он проедет, мы должны изо всех сил мчаться через дорогу, чтобы не попасть в луч прожектора – иначе нас засекут. А после пересечения границы не снижать скорость до тех пор, пока не окажемся в десяти километрах от Нидерландов. Тогда уже, по закону, мы будем находиться на территории Бельгии, которая принимала все больше беженцев, в то время как многие из бежавших в Нидерланды евреев были депортированы в Германию.

Та судьбоносная дорога была широкая, очень качественно построенная – таким дорогам завидовала в то время вся Европа, – она возвышалась метра на полтора над проходящими вдоль нее дренажными канавами. В такой канаве мы и ожидали своего шанса сбежать. Когда ждешь, время тянется мучительно долго. От волнения я весь вспотел, боялся, что ничего не выйдет, но отец был совершенно спокоен. Он сказал, чтобы я все время держался поближе к нему: если что-то пойдет не так, он схватит меня за руку. Ждем…

За доли секунды отцу пришлось принять решение: повернуть назад в Нидерланды или бежать дальше, подвергнув опасности всех, кому повезло больше.

Ночную тишину нарушили звуки. Все более и более громкие. Приближается! Едет! В ушах грохот, свет от прожектора слепит глаза, сердце бешено колотится. Я почувствовал, как чьи-то пальцы ухватили меня за пояс. «Отец, – подумал я, – боится потерять меня в суматохе». Грузовик проехал – и мы рванули через дорогу. Вот уже и дренажная канава на бельгийской стороне. И о ужас! Я увидел, что вцепившийся в меня человек вовсе не отец, а какая-то женщина. Он замешкался, помогая одной из женщин выбраться из канавы на дорогу, и был как раз на ее середине, когда его настиг свет прожектора. За доли секунды отцу пришлось принять решение: повернуть назад в Нидерланды или бежать дальше, подвергнув опасности всех, кому повезло больше. Он выбрал первое. Вот такой человек был мой отец…

Я очень боялся за него, но у меня-то выбора не было, и я пошел дальше. На случай, если разминемся в дороге, мы договорились встретиться в отеле бельгийского городка Вервье. Я снял там комнату и всю ночь и весь следующий день провел в тревожном ожидании: где он, что с ним, придет ли?

Наконец он пришел! Все-таки смог вырваться. Как всегда спокойный, хотя сильно избитый. Отца избили бельгийские жандармы, которые задержали его при попытке вновь пересечь границу. Денег у него было очень мало, и он предложил им свои платиновые запонки, чтобы его отпустили. Они не сочли такой обмен выгодным для себя и – передали отца гестапо.

Отца посадили в поезд и повезли под стражей в лагерь. Для многих такая ситуация показалась бы безвыходной, но не для моего отца: он сумел нажать на аварийный тормоз и выпрыгнул. В ту же ночь ему удалось пересечь границу, и вот мы встретились в отеле.

На следующее утро мы поехали в Брюссель, где сняли хорошую квартиру в самом центре города. Она была просторной, и мы, все вчетвером, разместились бы в ней с большим удобством. Я с радость представлял, как мы здесь заживем!

Трубку взял офицер гестапо. Он сказал, что, если я не вернусь, моя мать будет мертва.

Однако время было такое, что все могло перемениться в любую минуту. В любую минуту могла оказаться под угрозой сама наша жизнь, не говоря уже о разбивавшихся вдребезги планах.

Мать с сестрой не приехали. Планировалось, что они пересекут границу, как и мы с отцом, но их арестовали и посадили в лейпцигскую тюрьму. Мы попытались связаться с ними по телефону – трубку взял офицер гестапо. Он сказал, что, если я не вернусь, моя мать будет мертва.

У меня словно земля ушла из-под ног, а голову стиснуло стальным обручем, мысли судорожно заметались в попытках найти какое-то решение: «Что мне делать? Как я могу ее оставить? Я не могу подвергнуть такой опасности ее жизнь!»

Я попытался взять себя в руки и попросил дать маме трубку. Едва взяв ее, она закричала: «Эдди, не возвращайся! Это ловушка! Они тебя убьют!» Звонок оборвался…

Я впал в дикую ярость и тотчас бросился собираться в Германию. Кричал, что спасу маму, что не допущу ее страданий. Отец смотрел на мое неистовство и ждал, когда я хоть немного остыну. Он не хотел меня отпускать. Он был уверен, что, как только я сдамся, меня убьют. Я продолжал бушевать, и мы сильно поссорились.