Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

Помню последнее, что он мне сказал в этой перепалке: «Ты никуда не пойдешь! Я не хочу потерять и тебя!» Я увидел, что в глазах у него слезы. И я уступил отцу – остался в Бельгии.

Уже позднее я узнал, почему тот звонок внезапно оборвался: гестаповец вырвал у мамы трубку и сильно ударил ее по лицу, повредив скуловую кость. Из-за этого всю оставшуюся жизнь одна скула у мамы оставалась впалой.

Мама и сестра просидели в тюрьме три месяца. Когда их все-таки отпустили, они направились прямиком в Аахен – на встречу с человеком, который переправлял в Бельгию нас с отцом. Но, когда они прибыли в Брюссель, меня там уже не было…

ДВЕ НЕДЕЛИ. Ровно две недели я был на свободе, пока меня не арестовала бельгийская жандармерия. Уже не как еврея, а как немца, нелегально пересекшего границу. Немыслимо: в Германии я был евреем, а не немцем, в Бельгии я был немцем, а не евреем. Заведомо проигрышная ситуация. Так я оказался в лагере для беженцев Экзард среди четырех тысяч других немцев.

Немыслимо: в Германии я был евреем, а не немцем, в Бельгии я был немцем, а не евреем. Заведомо проигрышная ситуация.

Меня окружали немцы всех мастей: социалисты, коммунисты, гомосексуалисты, люди с ограниченными возможностями… Большинство из них являлись беженцами из гитлеровской Германии. Условия в лагере были если и не комфортными, то на удивление цивилизованными – особенно в сравнении с жестокостями Бухенвальда. Так, мы могли свободно перемещаться в радиусе 10 километров от лагеря при условии своевременного возвращения. У каждого была своя кровать, кормили три раза – каждое утро давали хлеб с маргарином и мармеладом или медом. В общем, жилось нам не так уж и плохо. Но меня крайне удручало отсутствие контактов с семьей. Они находились в Бельгии, но я не мог с ними связаться, не раскрыв их местонахождения, а этого делать было нельзя.

Где искать поддержку и защиту? Как улучшить свое положение? Эти вопросы не давали мне покоя, и наконец я решил обратиться к правительству Бельгии. В своем обращении я написал примерно следующее: «Не понимаю, почему меня отправили в лагерь только потому, что я немец. Я не нацист и никогда не сотрудничал с нацистами… Прошу разрешения поработать над своим французским. Я готов обучать молодежь вашей страны машиностроению».

И представьте себе: мое предложение было принято! Я получил удостоверение личности, которое давало мне право ежедневно ездить на поезде в Гент, красивый старый город во фламандском регионе Бельгии. Он находился примерно в 20 километрах от лагеря. Однако право это каждый день требовало подтверждения. В семь часов утра я отправлялся в полицейский участок, где мне ставили печати на разрешительных бумагах, и я ехал в университет – преподавать на факультете машиностроения. Вот так я и жил, и у меня было достаточно времени, чтобы выучить фламандский, улучшить французский и завести в университете друзей.

Нашел я друзей и в самом лагере. Еще каких друзей!

В это трудно поверить, но судьба снова свела меня с Куртом! Тем самым Куртом, с которым мы подружились еще в Бухенвальде! Оказалось, что он оттуда сбежал и приехал в Брюссель, где его арестовали как беженца. Все вечера мы проводили вместе. Сошлись мы и с Фрицем Ловенштейном, тоже евреем, искусным краснодеревщиком. Кстати сказать, именно он воодушевил меня на то, чтобы «выжать» лучшее из сложившейся ситуации и использовать преимущества, которые давали мои профессиональные навыки для получения работы.

В ЭТОМ ЛАГЕРЕ МЫ ПРОБЫЛИ ПОЧТИ ГОД – до 10 мая 1940 года, когда германские войска вторглись в Бельгию и находиться здесь стало опасно. В том числе и особой, немногочисленной категории политических беженцев – видных немецких политиков, протестовавших против прихода нацистской партии к власти. Одним из них был Артур Брату, который выступал от имени Социал-демократической партии Германии во времена Веймарской республики. Это был умный, чрезвычайно уравновешенный и вдохновляющий лидер, человек с большим сердцем. В нем не угасала надежда когда-нибудь вернуться в Германию и восстановить там здравомыслие и разрушенную демократию. Я подумал, что смог бы следовать за этим человеком, что бы ни случилось. Такие, как он, преодолевают любые трудности…

Мы прибыли в самый разгар легендарной эвакуации Дюнкерка.

Нас планировали эвакуировать в Британию. Корабль, предназначенный для беженцев, должен был забрать нас из порта Остенде. Но, к несчастью, план сорвался: бельгийский чиновник, ответственный за эвакуацию, оказался коллаборационистом и намеревался передать нас в руки нацистов. Он устроил так, что, когда мы добрались до Остенде, корабль уже отплыл. В этой тревожной ситуации наш общепризнанный лидер Брату принял решение идти в Дюнкерк, расположенный примерно в пятидесяти километрах от Остенде. Во французском портовом городе должны были быть корабли, оттуда открывался путь к бегству с материковой Европы. И мы пошли вдоль побережья, во Францию. В надежде найти спасение.

Дорога до Дюнкерка заняла около десяти часов. Тем временем немецкие войска все глубже продвигались во Францию и Бельгию. Немецким танкам потребовалось чуть больше двух недель, чтобы разгромить армии союзников и заставить их отступить. Мы прибыли в самый разгар легендарной эвакуации Дюнкерка. Блицкриг сокрушил сопротивление союзников, и в конце концов они оказались в ловушке на побережье Дюнкерка, ожидая под немецкой бомбардировкой гражданских судов, которые могли вызволить из этой мясорубки тех, кто останется в живых.

Грохот взрывов, беспрерывная стрельба, тысячи трупов. И среди всего этого ужаса наша маленькая группа, человек десять, не больше. Солдаты пытаются сдерживать натиск немцев стрелковым огнем, эвакуация идет очень медленно – зараз отчаливает только одно небольшое судно. В распоряжении союзников было всего двенадцать часов, чтобы собрать тех, кто был еще в состоянии покинуть береговую полосу. Мертвых пришлось оставить. Мы умоляли капитана пустить нас на судно, но он отказался. «Мне очень жаль, – сказал он, – но мы можем забрать только английских солдат».