Максимилиан Маркс - Записки старика

Богомолец рассказывал:

– В подобном случае, я помню, покойный отец мой поступил…

– Вы про кого это говорите? – прервал его Гюбенталь.

– Про отца моего, – возразил Богомолец.

– Какого?

– Кажется, очень понятно, что про бывшего губернского предводителя Ромуальда Богомольца. Я полагаю, что вы его знали.

– Как же, знал. Но позвольте мне сделать маленькое предостережение: определяйте людей поточнее!

– Это что? – спросил в недоумении Богомолец.

– Очень просто. Сказали бы: покойный муж моей матери, и, поверьте, никто не усомнился бы, что вы говорите именно о господине бывшем губернском предводителе Ромуальде Богомольце, но вы выразились слишком неопределенно.

– Милостивый государь, вы поносите и меня, и все мое семейство. Этого я простить не могу, и ежели в вас есть сколько-ни-будь понятия о чести, то, надеюсь, что вы не откажетесь явиться завтра в 8 ч. утра у рощи в Лукишках, на берегу Двины. Я буду вас ожидать, – высказал горячо Богомолец и быстро удалился.

– С удовольствием явлюсь непременно, – ответил Гюбенталь уходящему.

Губернатор узнал о происшедшем в тот же вечер и поручил одному из своих чиновников и полицмейстеру во что бы то ни стало воспрепятствовать дуэли. Поздно ночью полицмейстер получил от Гюбенталя следующий ответ: «Сообщите г-ну губернатору, что я на назначенное место и в назначенное время явлюсь, но не подам ни малейшего повода к вмешательству полиции. Можете сами быть там и воочию убедиться в правде моих слов».

К утру весь Витебск был на ногах. К половине восьмого под крыльцом стоял уже фаэтон [90] Фаэтон – быстрая спортивная четырехколесная конная коляска начала XIX века. с баронским гербом; Гюбенталь вышел, уселся в нем и быстро покатил по направлению к Лукишкам. Толпа зевак двинулась за ним, кто шагом, а кто и бегом. Он подъехал к назначенному месту, раскланялся с Богомольцем и двумя его секундантами, вынул часы и молча показал их. Было ровно 8 часов.

– Вы одни? – спросил Богомолец.

– Как видите, – ответил Гюбенталь.

– И без оружия?

– А на что оно?

– Как на что? Шутите вы что ли, милостивый государь? – вскричал Богомолец. – Я вам заявляю, что один из нас должен здесь остаться!

– И прекрасно! Так вы и оставайтесь, а мне некогда. Прощайте, – сказал Гюбенталь, завернул фаэтон и ускакал.

– Я место обстреляю! – кричал оставшийся Богомолец.

– Стреляйте, quantum satis [91] Сколько угодно (лат.). ! – ответил Глобенталь, откланиваясь вежливо ему, равно как потом и другим знакомым, шедшим толпой из города.

Полицмейстер со своими подчиненными, вышедши из рощицы, где они прежде скрывались, отправился тоже в город. Богомолец и его секунданты сделали больше десяти верст кругу, чтобы избежать встречи с увеличивающимся ежеминутно числом любопытных. Материалу к судам, пересудам и сплетням хватило недели на две. Имя Гюбенталя не сходило с языка, а этого только и требовалось.

Для полнейшего очерка столь типической по своему времени личности должен еще прибавить, что в герршафте [92] Владения, от нем. Herrschaft. его Карлове ни один человек не заболевал холерою, хотя в брошюре г-на Гюбенталя рассказаны чудеса, какие крепкое кофе оказывало там при лечении этой болезни.

Замечательною тоже личностью того времени был загадочный как родом жизни, так и трагическою кончиною, некто магистр философии Ив. Ив. Вирло. Он был всегда одет очень прилично, даже щегольски. Фрак был неизменным его костюмом. Нанимал он квартиру в одну комнату средней величины, мебель имел свою, очень даже шикарную. Выписывал постоянно газеты русские, польские, французские и одну немецкую. Курил дорогие гаванские сигары и постоянно имел у себя сотню-другую рублей на непредвиденные расходы. А между тем не имел никакого постоянного занятия, могущего приносить какой-нибудь доход. Ночевал по большей части дома, но обедал неизвестно где, по крайней мере, не в своей квартире, где редко даже спрашивал самовар, хотя по договору имел право на два в сутки. За обеденный стол в гостях он нигде и никогда не садился. Вся прислуга его состояла из 16 или 17-летнего мальчика, сына какой-то прачки, являвшегося ежедневно по утрам для чистки платья и сапог и для уборки комнаты и кровати.

Более двух лет я занимал соседственную с ним комнату и видывались мы почти ежедневно; и, несмотря на то, он во все это время выпил у меня не больше трех стаканов чаю и одного стакана кофе и то без сахару, да еще одну рюмку вина в день моих именин. Чрез два или три месяца нашего сожительства он сам предложил мне пользоваться получаемыми им газетами и хотя небольшою, но отборною его библиотекою, состоящею преимущественно из французских книг; и тогда дверь, соединяющая наши комнаты, прежде наглухо забитая, была открытая, и мы могли иметь сообщение между собою, не проходя по коридору. Гостей у него не было никаких, а посетителей он всегда приводил с собою. Посетители по большей части уходили сейчас же, получивши просимое; с некоторыми только он разговаривал около получаса и никак не дольше. Вот какие разговоры мне пришлось слышать:

– Не понимаю, коллега, почему ты, имея диплом, да еще и какой, не хочешь поступить на службу. Ведь ты мог бы сделать себе славную карьеру, – говорил пришедший учитель гимназии Суходольский [93] Суходольский Юлиан Михайлович, в 1824–1829 гг. преподаватель естественной истории, технологии и химии в Витебской мужской Александровской гимназии. Окончил курс учительской семинарии при Виленском университете. Издал «Политическую географию» и «Описание 5-й части света или Океании» (на польском языке). Был уволен из гимназии «за ябедничество на директора Телешева». .

– В том-то и дело, что я не хочу быть карьеристом. Мне очень неприятно слышать от тебя этот вопрос. Ну, вот, ты на службе, а сделал карьеру? Тепло ли тебе самому на свете, а не только другим от тебя? Да и сделал бы ты, как говоришь, карьеру, чем же сделался бы сам? Чиновником, т. е. дармоедом, паразитом и даже кровопийцею! Нет! На службе служить человечеству невозможно. Ты и множество подобных тебе «служат несомненным тому доказательством», – ответил Вирло.

Суходольский возразил ему что-то.

– Оставь этот разговор, прошу тебя, ежели не хочешь ссориться со мною. Ты был честным человеком и не будешь подлецом – этого с тебя и довольно. Но ты родился тряпкою, а я тряпкою не сделаюсь.

В другой раз я слышал такие слова, обращенные к какой-то неизвестной мне личности:

– Да. Положение ваше нехорошо. Помочь вам необходимо. Но вот беда в чем: вам теперь нужно не менее 60 рублей, а я сейчас не могу издержать столько. Выбирайте: или возьмите теперь 25 рублей, а за остальными 35-ю приходите послезавтра, или не берите ничего, а тогда получите, сколько вам будет нужно.