Сергей Красиков - Возле вождей

Кстати, после ареста отца я, как обычно, явилась в школу. Но в гардеробе меня встретила директор школы. Сорвав с вешалки пальто и швырнув его мне в лицо, она прокричала: «Иди вон к своему отцу и деду». — «Мне идти некуда! Отец в тюрьме, а дед в могиле!» Но из школы пришлось уйти. Училась я тогда в седьмом классе.

Семь лет, пока отец был в тюрьме, дни тянулись очень медленно. Как-то я сидела вечером одна дома, когда раздался телефонный звонок. Я подняла трубку. Знакомый голос сказал: «Дочка, это я — твой папа, я звоню с вокзала. Скоро буду».

Я так растерялась, что спросила: «Какой папа?» Его ответ я запомнила дословно: «У тебя что, их много? Отец бывает только один».

Через полчаса он приехал с белым узелком и тростью в руках. На другой день он пошел оформлять документы. При выписке паспорта ему предложили принять другую фамилию. Он отказался. После этого его вызвал Шелепин. Разговор был долгий. Вернувшись от него, отец сказал, что он лучше будет жить без паспорта, чем с другой фамилией. Его поселили в гостинице «Пекин», а через некоторое время — на Фрунзенской набережной. Тогда же его осмотрел профессор А. Н. Бакулев. Его вывод был такой: сердце в порядке, печень здорова, единственное, что вызывает опасение, так это болезнь ноги и чрезмерное злоупотребление табаком.

На свободе он пробыл всего два с половиной месяца. За это время мы побывали с ним в санатории, он загорел, чувствовал себя хорошо. Как-то ему передали вино, мы отослали его сестре-хозяйке.

После отдыха его тянуло к работе. Он говорил мне, что хотел бы работать директором бассейна. Такая у него была мечта. Вообще, он был очень добродушный человек. После перевода в Лефортово ограниченность в движении отрицательно сказалась на нем и во многом подточила его здоровье. Что касается автомобильной катастрофы, то, на наш взгляд, она была подстроена. Все это было на моих глазах, когда мы ехали с отцом. После выхода из Лефортова его сразу выслали из Москвы в Казань сроком на пять лет. Дальнейшую связь мы поддерживали с ним по телефону.

18 марта 1962 года он позвонил мне, мы говорили долго. Он очень просил приехать. Встреча, к сожалению, не состоялась. Смерть моего отца до сегодняшнего дня для меня загадка. Заключения о его смерти не было».

Вероятнее всего, Василий был подвергнут аресту на основании решения особого совещания КГБ СССР. Л. П. Берия, после смерти И. В. Сталина завладевший многими личными документами вождя, среди которых, вероятно, имелись досье на членов Политбюро и на самого Л. П. Берия, опасался, что Василий мог об этом знать и в запальчивости проговориться.

А. Н. Шелепин, посетивший Василия в тюрьме после очередного письма, был потрясен его состоянием. После доклада Н. С. Хрущеву последний выразил желание доставить Василия к нему.

В Казани Василий Иосифович жил на улице Гагарина в Ленинском районе в однокомнатной квартире № 105 на последнем этаже пятиэтажного блочного дома.

31 октября 1961 года его застала весть о выносе из Мавзолея тела И. В. Сталина. Личная жизнь сына вождя также не сложилась. После смерти, наступившей 19 марта 1962 года, у него осталось семеро детей: четверо своих и трое приемных.

Он похоронен на Арском (Ершовом) поле-кладбище Казани. В глубине центральной аллеи — первая с левой стороны могила Василия Иосифовича Сталина. На небольшом, из черного мрамора памятнике надпись: «Василий Иосифович Джугашвили. 24 марта 1920—19 марта 1962.

Единственному от М. Джугашвили».

В верхней части памятника в небольшой овальной выемке был вмонтирован барельеф. Вандал выстрелом разбил его. Памятник покойному поставила жена Мария Григорьевна — мать его двоих детей.

«Сын за отца не отвечает», — изрек когда-то И. В. Сталин и помиловал сыновей репрессированных отцов-предателей. Но сыновья их не милуют ни самого И. В. Сталина, ни его учеников, ни детей.

Нет СССР — империи социализма, гибнут поодиночке государства и будут гибнуть до тех пор, пока люди не поймут, что нельзя оставлять у власти тех лиц, у которых вместо сердца раскорячил колючки цветок татарника.

Глумление над могилой преступно. Двадцать семь раз Василий Сталин выходил в бой, двадцать семь раз становился лицом к лицу со смертью, и только за это он должен быть почитаем и уважаем.

Надежда Сталина продолжает: «Мы просили не раз разрешить перезахоронить отца на Новодевичьем кладбище в Москве, рядом с прахом его матери Надежды Сергеевны. Раньше следовали отказы. Сейчас другое время. Самим нам это сделать не под силу ни физически, ни материально. Думаю, что солдат Великой Отечественной войны Василий Сталин заслужил это от Министерства обороны».

…А вот какие сентиментальные письма писал отец из тюрьмы дочери Надюке и сыну Бичико.

«Сдается мне, что Надюка затеяла какую-то премудрость!.. Ты мне за все своими вихрами отвечаешь…» — это наставление сыну Саше.

«Не надоел с наставлениями? Надоел? Ничего — терпите! О вас забочусь. Хочу видеть вас красивыми, умными, здоровыми и, самое главное, счастливыми. Да и кто, кроме меня, будет о вас заботиться?.. Незадачливые родители частенько идут по линии наименьшего сопротивления: пусть делают что хотят, лишь бы меня любили. Но, дорогие мои, это не любовь, а фикция. Не могу я, ради любви ко мне, спокойно смотреть на ваши ошибки. Не могу, ибо люблю вас и хочу, чтобы этих ошибок было как можно меньше. К этому меня обязывает жизненный опыт и ответственность за вас перед собственной совестью.

Не забывайте, дорогие мои, что кто угодно может делать что угодно, а вы должны делать — как надо…»

«Да, чуть не забыл. Какие часы купил Бичо и успел ли сделать надпись? Когда приедете и будете у меня, я сделал одну штуку на часы. Конечно, если понравится. Вы мне в последнюю встречу задали головоломку с циферблатом. Я долго ворочал мозгами, но все же сделал. А сейчас занялся подготовкой рамок к вашим фотографиям…»

«Вы пишете: не скучай и не болей. Сие пожелание замечательное, но от меня не зависит. О скуке — могу сказать вам точно, что сегодня 27 июля, в день получения вашего письма не скучал. Ибо читал его, достал альбом и рассмотрел еще и еще раз ваши мордашки, а потом засел за письмо. День проскочил почти незаметно. Но не каждый день я получаю письма. Вообще, больше дней однообразных и серых, как монашеская ряса. Так что не скучать — не получается…»

Письма шли с адресом отправителя: г. Владимир, п/я 21. Их набралось много, но, по словам сына Александра Васильевича, однажды все пропали. Ах, бдительные-пребдительные сотруднички. Неужто не кажется вам, что вы очень перебдели. Так перебдели, что родная страна содрогается при воспоминании о вашем тщании…

Странное же все-таки отношение к законодательству было у компетентных органов СССР и у нынешних российских — тоже.