Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

В годы перестройки, то есть спустя десятилетия, когда я с больным мужем приезжала уже в объединенную Германию на разные коллоквиумы, чтения, собрания и даже митинги, меня знакомили в бывшем ФРГ с уже состарившимися участниками или вдовами участников заговора 20 июля 1944 года. Эти старички и старушки, обладавшие громкими титулами, — представители лучших родов Германии — поражали и своим демократизмом, и желанием делать добро… А также, увы, наивностью!

Однако вернусь к моему мужу Д. Е.

Имея за спиной диссертацию и звание кандидата наук, в 1958 году он перешел из журнала «Международная жизнь» в бывший институт Варги, который после войны постепенно превратился в огромное влиятельное заведение и получил название ИМЭМО — Институт мировой экономики и международных отношений. А после смерти Е. Примакова, который был короткое время одним из директоров института, стал носить его имя.

Но прежде, чем писать о деятельности Д. Е. в ИМЭМО, все же хочу объяснить, что же представлял собой этот институт, в котором так долго трудился муж…

И тут, и далее мне не обойтись без доктора наук и членкора Академии наук П. Черкасова, который совсем юным саратовским пареньком начал свою работу у Д. Е., а впоследствии стал другом всей нашей семьи. В 2016 году он, с присущими ему добросовестностью, талантом и умной доброжелательностью, написал гигантский том (872 с.) «ИМЭМО. Очерк истории». Без этой книги я очень многого так и не узнала бы о работе Д. Е.

Итак, пересказываю Черкасова:

«ИМЭМО — Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук, был создан в 1956 году по решению ХХ съезда ЦК КПСС и призван информировать и консультировать высшее советское руководство по вопросам современного мирового развития».

Очень похвально! Институт, его ученые будут информировать «высшее советское руководство», сиречь власть, о «мировом развитии…».

Но прежде, чем дальше пересказывать П. Черкасова, скажу, что основные годы работы Д. Е. в ИМЭМО совпали с временами застоя, что, естественно, самым непосредственным образом отразилось и на международной политике советского государства, и на ИМЭМО.

Робкие попытки Хрущева сблизить СССР и США — кукурузная эпопея и выступление в ООН, где наш генсек, сняв башмак, стучал по деревянной обшивке своего сиденья, сделали Никиту посмешищем и в Советском Союзе, и в Америке, по-моему, он этого не заслужил…

Брежнев в международные дела особенно не лез, предпочитал следовать старым сталинским курсом, только более мягким. До поры до времени следил, чтобы так называемые страны народной демократии не сильно бунтовали… А в друзьях держал маоистский Китай, Кубу плюс самые отсталые страны Южной Америки и Африки… Их СССР изо всех сил подкармливал, кое-кого даже содержал.

Министра иностранных дел Андрея Громыко, как и Молотова, на Западе прозвали «господин НЕТ» — оба они на всякий случай отвечали отказом на любые конструктивные предложения, по принципу «как бы чего не вышло».

А как иначе? Все ведомства Громыко и все вообще дипломатические учреждения за границей были буквально прошиты гэбэшниками. При Сталине гэбэшники знали, что их время от времени сменяют, то есть что старым кадрам позорной смерти не избежать… Новые, послесталинские, их коллеги ничего такого не боялись — они были всемогущи.

При Брежневе даже послы ссорились с собственными женами только на улице, а не в стенах посольства. Но и на улице разговаривали, отвернувшись друг от друга: боялись, что слова прочитают по шевелению губ… Это не я выдумала, это рассказал мне сын видного загранработника…

Словом, политика советского государства при Брежневе никак не соотносилась с «современным мировым развитием», о котором власть должны были будто бы информировать ученые из ИМЭМО — как раз наоборот… И с этим volens nolens надо было считаться руководству института.

Поэтому так важно, по-моему, отметить, что все академики — и в первую очередь академик Иноземцев, который долгие годы возглавлял ИМЭМО, — безусловно, были порядочными людьми.

Д. Е. явно повезло. Хотя даже везение в то время было относительным.

1960-е воспринимаются сейчас как более-менее свободные, даже прогрессивные. Однако интеллигенции в СССР, за исключением небольшой кучки столичных гуманитариев, никакой прогресс не коснулся, она продолжала жить, «под собою не чуя страны».

«Мальчики в коротких штанишках» — так в будущем назвали «команду» Егора Гайдара, нашего великого реформатора, — по-прежнему работали в своих закрытых институтах, лабораториях и конструкторских бюро, по большей части засекреченных. А некоторые и жили в закрытых, засекреченных городах. Я не говорю уж об академике Сахарове — создателе водородной бомбы.

Застой, конечно, был не так опасен, как сталинизм, но тоже отвратителен: люди по-прежнему врали, фальшивили, старались обмануть и других, и себя. Двуличие, трусость, отсутствие всякой инициативы изъязвляли все общество.

В ИМЭМО бóльшая часть сотрудников была занята экономикой зарубежных стран, немного меньшая — политикой.

Сектор, который много лет возглавлял Д. Е., занимался политикой.

Естественно, ИМЭМО, как и всякое государственное образование, подчинялось неумолимым бюрократическим законам и, стало быть, все расширялось и расширялось. И до того расширилось, что построило себе на Юго-Западе Москвы, на Профсоюзной улице, небоскреб — высотное здание в 21 этаж, — где с трудом уместились 1200 институтских сотрудников [4] Для сравнения: в институте Варги было, наверное, не больше двух дюжин ученых. .

Разумеется, дом на Профсоюзной был оснащен и современной, по тогдашним представлениям, техникой. На первом этаже размещался огромный ксерокс, доступ к которому незасекреченным сотрудниками был запрещен.

Имелся в небоскребе ИМЭМО и актовый зал (конференц-зал), на сцену которого иногда выходил молодой Жванецкий со своим потрепанным портфельчиком и читал вынутые оттуда миниатюры. Ничего подобного от Жванецкого мы больше не слышали, ведь каждая из миниатюр была ударом под дых тогдашним властям… А кто же согласится бить власть под дых, если ты уже состарился [5] В день смерти М. М. Жванецкого президент Путин произнес слова скорби и признания заслуг усопшего. ?..

Выступал на сцене института и молодой Андрей Тарковский, демонстрировал свой фильм «Солярис». Показался мне озлобленным и неприятным, особенно по контрасту с его отцом — поэтом Арсением Тарковским, которого я очень любила.

Молодой, веселый Михалков показывал ленту «Родня», отвечал на вопросы, хвалил Тарковского, вообще был очень мил и никакой «державностью» от него и не пахло…

К сожалению, не всегда я присутствовала в том актовом зале — может, многое интересное пропустила.