Михаил Танич - Нетелефонный разговор

Жизнь приобретала черты ненавистной буржуазной респектабельности. А утром истопишь печь – и снова электричка, и в Москву! За булочкой.

Первые приличные туфли также были куплены вскорости. И денег на эту покупку дал мне взаймы Ян Френкель – целых сорок рублей. Надо вам, молодежь, сказать, что любые заграничные туфли стоили или тридцать пять рублей, или тридцать семь рублей. Ну, команда такая была. От КГБ.

А эти, вишнево-коричневого цвета, востроносые, ну прямо шелковые, обернутые каждая в папиросную бумагу с маркой шведской фирмы «Кэмпбелл», стоили – уж не знаю, каким образом, – сороковку. И никто не настучал, что сорок, а не тридцать семь. Прошло.

Может быть, потому, что такие туфли были у меня впервые, они и до сих пор кажутся мне обувным шедевром, который превзойти невозможно. Я долго никак не решался их носить, а когда начал, то сперва спотыкался из-за длинных и острых носов, как у Карандаша в цирке.

Тут, к слову сказать, изобрели мы с Яном какие-то куплеты и цирку, и я получил за них целых восемьдесят рэ: и долг за эти туфли отдал, и о костюмчике новом стал несмело подумывать!

Мы жили уже на задках Москвы, улица Дыбенко. Работал я с Колмановским в картине «Большая перемена». Работал трудно, режиссер Коренев был человеком амбициозным, вздорным, попивал, но картина у него получилась, и до сих пор иногда возникает на телевидении. А одна из песен, «Мы выбираем, нас выбирают», стала знаком картины.

Я шел и шел, как по Волге белый пароход, еще лучше – пароходик, потому что никогда, как реалист, не переоценивал своего места на празднике жизни, местечко мое было и есть с краю.

Кто я такой? На самом деле я выдумываю песни. Я – первый их родитель и уверен, что в той песне, в которой я работаю, главное – текст или стихи, как хотите, называйте, не обидно.

Но ведь, кроме меня, еще есть два автора у песни – композитор и артист. Так что моя треть и есть треть, и нечего пыжиться. Это с годами, подарив людям много песен 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годов, а есть уже и первые песни 2000 года, стал я чувствовать внимание и даже любовь к себе совсем незнакомых людей.

Надумали было дать мне к юбилею звание народного артиста России. Дважды подавали ходатайства. Но в Управлении наград и званий дама сказала: «Поэту? Не положено!» И не дали, и не дадут! Певцу за те же песни – можно, автору музыки – пожалуйста! А поэту не можно.

Нелогично! А между тем это – единственное, чего бы я, связавший свою жизнь с песней, хотел. Блажь, но тем не менее. И давайте, друзья мои, кто не знает, что ну, не положено, сами присвоим мне это звание. И пусть оно будет у меня. До следующей главы.

А песни давно уже жили своей отдельной от меня жизнью, и почти каждая имела свою маленькую биографию. Надо сказать, что в отличие от стихотворения, песня есть часть человеческой жизни, как улыбка, прогулка, любовь, ужин. «Мы влюбились и женились под вашу песню “На тебе сошелся клином белый свет!”», – говорила мне Ира, жена писателя Виля Липатова.

– Только просим вас не исполнять в армии песню «Как хорошо быть генералом!» – просили в Главпуре, отправляя меня в Венгрию, в группу войск. Обидная для генералов песня.

– А полковникам нравится!

– А генералы против! – упорствовали в ПУРе.

А с песней «Жил да был черный кот за углом» происходили всякие метаморфозы. Сначала некая критикесса сказала свое «фэ» по телевидению, что в годы диктатуры было как бы анафемой. Потом кто-то написал в Израиле, что это песня не о каком-то коте, а, конечно же, о гонениях на евреев в России. И Юрий Саульский, автор музыки, смущал меня предложением дать им отповедь, не более не менее. На что я сказал: «Ты как хочешь, а я отповедей писать не умею, только стихи».

И как-то на концерте в красноярском Доме офицеров заведующая Домом, женщина с университетским ромбиком в петлице, сказала:

– Это же запрещенная песня!

– Почему вы так думаете? – Это уже я. – О чем, по-вашему, эта песня? – Мне было любопытно.

– Как это о чем? Ясно же, что о сельском хозяйстве! – Очевидно, она вспомнила бейбутовское: «Если это плов, то где же кошка? Если это кошка, где же плов?»

А когда мы принесли с Юрием Антоновым одну из наших самых любимых песен, «Зеркало», на худсовет фирмы «Мелодия» и сидели в прихожей в ожидании похвального слова, вышел тайный вершитель политики этой организации Володя Рыжиков и сказал:

– Лажа! Зарубили!

– Что зарубили?

– А все: и слова, и музыку!

Тогда я это пережил. Инфаркт случился намного позже – инфаркты, они откладываются, накапливаются. От каждой ссоры, от каждой котлетки.

Так что популярные песни и их авторы живут раздельными жизнями. И пусть твои стихи звучат в каждом доме с утра, начиная с физзарядки, пусть девочки переписывают их друг у друга нарасхват, а солдаты маршируют с ними по мостовой – ты не возомни о себе лишнего: для деятелей высокой Музыки и Поэзии, так уж повелось, ты прохиндей из какой-то параллельной культуры, что-то среднее между баянистом-затейником и сочинителем кроссвордов для «Огонька». И ничего тут не поделаешь, обижайся – не обижайся, испытано в жизни и проглочено. А если обижаетесь, откройте журнал на последней странице – и можете разгадывать кроссворд. Успокаивает.

При мне как-то Владимир Цыбин, поэт не из худших в длинном списке Союза писателей, сказал другому: «Вот и еще одного потеряли». Я прислушался: кто это там умер? Оказалось – не умер. «Толя Поперечный в песню ушел!» Вот оно что: семья поэтов потеряла своего, к чужим ушел, в песню – погиб для настоящей поэзии. А Толя, промежду прочим, и всегда в песне не был посторонним, и до сих пор у него это неплохо получается. У Цыбина – нет, а у Толи – да!

Вот они там в своем кругу, в Союзе писателей, и придумали нам кликуху «поэт-песенник», что, видимо, должно означать – поэт ненастоящий, уцененный, секонд хэнд. И взглядом таким провожают при встрече: один глаз – с презрением, а второй – с завистью. Почему?! Тех-то, что песни пишут, лучше или хуже, их и всего-то человек десять-пятнадцать было на всю 170-миллионную русскую поющую аудиторию.

Во-первых, потому что нередко стишки «тех» и впрямь бывают колченогими, как бы и не стихами, а глядишь, повезло – и вся страна подхватила, запела. Фокус. А если вся страна, то как следствие появляется во-вторых: со всей страны копейки стекаются в рубли. А рубли в чужих руках – это, знаете, обидно. Но они приходят, рубли, только за сверхпопулярные песни, а вы попробуйте такую написать.