Вера Васильева - Жизнь, похожая на сказку

Борис Морозов работал с нами самозабвенно, он любил нас и пьесу, был свободен, эмоционален, и все мы бежали на репетиции, как на свидания. Мне нравится и Алена Яковлева в роли Смельской. Столько нервов, замученности и разочарования скрывается за светской наглостью, внешней мажорностью поведения – это тоже женщина сегодняшнего театра, женщина нашей действительности. Очень мягкий, обаятельный Миша Державин в роли Нарокова – уходящая натура, романтик театра.

Зрители очень тепло принимают наш спектакль, и я всегда волнуюсь и боюсь, что из-за средних сборов он может исчезнуть с нашей афиши…

Я уже не раз повторяла, что не борец, но иногда поражаюсь тому, как судьба спасает меня. Кончились мои праздники – 80-летие, золотая свадьба, затихли телефонные звонки, прекратились телеграммы с добрыми словами и пожеланиями. Надо было начинать учиться жить без особых перспектив, доигрывать то, что имею, и смирять свои мечты реальностью. Это, оказывается, не так просто, я бы даже сказала тяжело…

И вдруг (опять это прекрасное «вдруг»!) раздался телефонный звонок. Звонил молодой артист, режиссер Театра им. Образцова – Андрей Денников. До этого я видела на одном из фестивалей его спектакль «Исповедь хулигана» – о Есенине, которого он играл замечательно, я уж не говорю о редком внешнем сходстве с нашим великим поэтом. Увидев этот спектакль, я была поражена талантом самого юного артиста, тогда ему было 25 лет, и, как это со мной бывает, вышла на сцену, чтобы поблагодарить за чудесную постановку и замечательную игру. Заинтересовавшись его талантом, я посмотрела и другие поставленные им спектакли, а также сыгранные им роли, такие всегда неожиданные, и снова удивилась и его умению перевоплощаться, и его пению: он одинаково хорошо поет арии Джильды и Риголетто, Кармен и Хозе, Папагено и Царицы Ночи. Меня поразила слаженность его спектаклей – как он их ставил и как сам играл. Я даже рассказала о Денникове Александру Анатольевичу Ширвиндту, и он пошел посмотреть один из его спектаклей. В результате он пригласил молодого режиссера в наш театр на постановку «Левши».

Я никогда не делилась никакими конкретными мечтами с Андреем и была счастливо удивлена, когда он обратился ко мне с предложением роли странной миссис Сэвидж в Театре кукол им. С.В. Образцова.

Роль миссис Сэвидж! Какая актриса не затрепетала бы, услышав о таком предложении. Я, конечно, сказала, что была бы рада! В то время я даже не думала, как это вообще может быть: я и куклы? Но Андрей так талантлив и я ему так доверяю, что рассуждать просто не стала. Конечно, я согласна! И вновь счастлива! Вновь на крыльях! Я снова живу!

Начались репетиции весной в маленькой, душной репетиционной комнате. Наша команда отправилась в неизведанное. Андрей не говорил, как он представляет себе спектакль, только по ходу нашей работы делал легкие подсказки, которые помогали актерам. Он как будто вслушивался в текст, и в это время, наверное, в его воображении рождался спектакль. Мы интуитивно выстраивали свои роли. Потом он снял на пленку все, что мы сделали, и мы ушли в отпуск и встретились уже только осенью, в октябре. За это лето весь спектакль родился в его воображении и стал совсем другим по сравнению с весенним прогоном.

Для меня он превратился в рождественскую сказку, хотя вся серьезность взаимоотношений с детьми, с больными сохранилась, но через мою роль весь спектакль пронизали доброта, естественность, человечность, одиночество и свет. Это не значит, что я хвалю себя в этой роли, хотя, мне кажется, ни одна роль не выражала так мою душу, мою Веру, как эта.

Мне хочется привести некоторые выдержки из рецензии «Люди, нелюди и куклы, или Победителей не судят», написанной на этот спектакль очень уважаемым мной критиком, любящим и знающим театр, Борисом Михайловичем Поюровским: «…известие о том, что “Странная миссис Сэвидж” вскоре должна появиться в Театре кукол, поначалу вызвало у меня некоторое недоверие… Мне казалась сомнительной сама попытка пересказать эту трогательную, драматическую историю с помощью кукол… Но… Победителей не судят. Скажу больше, теперь я думаю, режиссера осенила счастливая догадка в тот самый момент, когда он решил, что все пациенты клиники – беззащитные куклы, а медицинский персонал, миссис Сэвидж и дети ее покойного мужа, пытающиеся любой ценой завладеть ее деньгами, – это люди. Впрочем, последних точнее было бы назвать нелюди … исполнительница сообщила своей героине миссис Сэвидж собственный взгляд на мир и все, что в нем происходит. Иногда даже начинает казаться, будто Вера Васильева произносит вовсе не монологи миссис Сэвидж, сочиненные автором, а говорит от себя, от своего имени. И делает это без всякой сентиментальности, исходя из личного опыта жизни, сообщившего ей особую мудрость и необыкновенную привлекательность».

Название же рецензии Екатерины Юдиной в «Московской правде» – «Подлинные чувства в мире бесчувствия» – говорит уже само за себя.

Но вернусь к своей роли. Я, как всегда, долго мучилась с костюмом, и совсем не потому, что стремилась подобрать что-то красивое. Это, конечно, нужно, но нельзя забывать, что внешний вид дает представление о человеке. Сначала мы думали, что моя героиня должна быть одной из тех, кого мы можем встретить на улице, – просто хорошо, со вкусом одетая женщина. Но ведь она – странная миссис Сэвидж. Появился эскиз костюма, в котором на меня все обратили бы внимание как на ненормальную, хотя и красиво, но странно одетую. Это мне и режиссеру тоже показалось неверным, и тогда я вспомнила про свою шляпу из спектакля «Вишневый сад» с дивной вуалью и, надев свое личное черное скромное платье, белые перчатки и белый меховой воротничок, решила показаться режиссеру и художнику по костюмам…

И мы сразу поняли – да, это она, миссис Сэвидж, скромная, элегантная, чуть-чуть загадочная… Мне стало легко на сцене. Я уже успокаивалась и не думала о том, как я одета, как выгляжу, – я становилась ею.

Я очень люблю свой первый выход на сцену в этой роли. Перед зрителями появляется элегантная, хорошо одетая женщина в удивительной черной шляпке с черной вуалью, облачно скрывающей ее лицо. Три петушиных пера на этой романтической шляпке кажутся странными и немного смешными, к груди прижат, как ребенок, уютный медвежонок. Я полна покоя и гордой отрешенности, звучит чудесная ностальгическая музыка. В душе я смертельно оскорблена своими приемными детьми, которые безжалостно привезли меня под самое Рождество в клинику для душевнобольных. Я не хочу ни за что выдать свое отчаянье, свой страх, все люди для меня чужие и, возможно, враждебные.

Сначала я неправильно репетировала, потому что, как это часто бывает, хотела быть доброй, открытой перед пациентами этой клиники, а потом, после замечания Андрея, поняла, что не могу их сразу любить и жалеть. Я их не принимаю, боюсь, стараясь скрыть свой страх. И только потом, постепенно, пускаю в свою душу, освобождаюсь от страха, раскрываюсь, как ребенок, потому что я оказалась так же беззащитна перед жизнью, как и они.