Нонна Голикова - Любовь Орлова: Годы счастья

Театр имени Моссовета был на гастролях в Югославии, где Орлова имела ошеломляющий успех. Орлову там знали. Орлову там любили и восторженно встретили ее в новой работе. Театр имени Моссовета вообще был тогда одним из самых прославленных театров СССР, и труппа была приглашена на прием к самому Тито. Все собрались, столы были накрыты, но глава государства задерживался. Время шло, его все не было, возникла неловкая ситуация неприятного ожидания. Привыкшие к строгой дисциплине «зарубежного» существования русские актеры безропотно и молча тосковали. Однако Любовь Петровна со свойственной ей внутренней свободой, независимостью и естественностью решила вести себя соответственно обстановке. Раз праздник, раз банкет – значит нужно выпить рюмочку и – танцевать. Что она и сделала, выбрав себе в партнеры молодого красавца – артиста Геннадия Бортникова. Охрана была шокирована, а появившийся наконец высокий хозяин приема воспринял это как нечто само собой разумеющееся.

Спектакль «Странная миссис Сэвидж» шел год за годом при неослабевающей любви зрителей. Для нее и Григория Васильевича это было источником творческой радости, подтверждением неисчерпаемости ее таланта, основой для новых надежд и планов. Удар обрушился неожиданно и оглушающе.

Ничего так не принимала Любовь Петровна, как хамство, бестактность. Но именно бестактности ей пришлось вкусить в полной мере. Театр передал роль миссис Сэвидж «хозяйке театра» Вере Петровне Марецкой и даже не поставил об этом в известность Орлову. В отличие от Любови Петровны, которая не приняла новой и такой желанной роли, пока ей не позвонила предыдущая исполнительница и не дала согласия и своего рода благословения, Марецкая не сочла нужным соблюдать этическую сторону ситуации. Роль отобрала – и надо только работать. Любовь Петровна с ее непреклонностью подобного не прощала никогда. Не простила и на этот раз. Молчадская вспоминала, как наступил трагический для обеих звезд период их жизни. Они обе – смертельно больные – одновременно оказались в кунцевской больнице, но на разных этажах. Нелли Молчадская, которую после совместной работы связывали с Любовью Петровной теплые и доверительные отношения, навещала Орлову в Кунцеве и обязательно заходила и к Вере Петровне.

«Как себя чувствует Любовь Петровна? Передайте ей привет», – говорила Марецкая. Но Любовь Петровна молчала, делая вид, что не слышит Молчадскую. «Почему она молчит? Вы передавали ей привет? Что она сказала?» – настойчиво повторяла Марецкая. Наконец, чтобы разрешить неловкую для Нелли Лазаревны ситуацию, Любовь Петровна с такой характерной для нее спокойной непреклонностью сказала: «Хамства я не прощаю никогда».

Марецкая пережила свою соперницу по роли – последней в их жизни. Она не была на общей торжественной панихиде в театре. Она пришла до церемонии и долго, совершенно одна, стояла у гроба Орловой… Люди театра связаны особой внутренней связью, какой нет, наверное, ни в одной другой профессии. И какие душевные драмы, бури и трагедии таятся глубоко в их душевном мире, знают только они…

Любовь Петровна ходила смотреть Марецкую в своей любимой роли, которую у нее отобрали без всяких объяснений. На этот спектакль она взяла с собой меня. Я понимала, что это значило для нее, и поражалась ее выдержке и абсолютному внешнему спокойствию. Любочка оделась подчеркнуто скромно, в коричневое платье с юбкой в складку, похожее на школьное. Смотрела молча, что называется, «без комментариев». В антракте не выходила из зрительного зала. В конце сказала только одно слово – резкое и емкое. Я была с ней согласна. Миссис Сэвидж в ярком исполнении Марецкой была женщиной другой породы, чем та, которую увидела и создала Орлова. Миссис Сэвидж Орловой была той духовной опорой, в которой так нуждались и которую находили в ней окружающие. Она была настоящей интеллигенткой.

Интересно, что в связи со столетним юбилеем Орловой среди прочих естественных и противоестественных откликов на это событие в некой «Галерее Гельмана» в одном из переулков Полянки состоялась выставка фотохудожника Монро, посвященная Любови Орловой. Этот молодой человек работает в более чем своеобразном жанре. Он сам гримируется под великих личностей и фотографирует себя как бы в их роли. Так он сделал серию фотопортретов Гитлера, Мэрилин Монро и наконец – Любови Орловой.

Я была на этой выставке. Она, естественно, показалась мне странной, как и сама идея мужчины в роли прославленной именно своей женственностью актрисы. На некоторых портретах фотохудожник добился немалого сходства. Однако в большинстве своем бедная Любочка была все равно похожа на мужчину, да и содержание фотосюжетов не имело отношения к реальности. Например, она была изображена в купе вагона с открытой шкатулкой, из которой низвергался прямо-таки каскад драгоценностей. Подобная демонстрация чего бы то ни было просто несовместима с самой сутью ее характера, не говоря уже о том, что Любовь Петровна вообще очень сдержанно носила украшения и предпочитала бижутерию. А фото «Любовь Орлова в кафе дает интервью журналисту» – такая ситуация вообще была исключена в ее жизни. Во многих этих фотофантазиях Орлова одета во что-то яркое и кричащее, много зеленого.

Она никогда так не одевалась. Весь стиль ее внешнего облика отличался строгостью и четкостью, даже если в костюме присутствовала несомненная экстравагантность. Представляю, как бы она была шокирована самой идеей выступления в ее образе мужчины. Всякое душевное нездоровье и патология были ей глубоко чужды. Помню – это было в начале 1960-х – она вернулась из поездки в Европу и при всей своей сдержанности с необычной для нее эмоциональностью много раз рассказывала, как в кафе она залюбовалась прекрасными длинными волосами какой-то девушки. Девушка повернулась, и – «Представляете, это был мужчина!!!» – восклицала она, совершенно шокированная. Что бы она сказала сейчас! Да, она в жизни была консерватором и во всем предпочитала естественную норму.

Об этой выставке я вспомнила потому, что под одной из фотографий увидела подпись: «Орлова смотрит Марецкую в спектакле “Странная миссис Сэвидж”». Любовь Петровна изображена с крайне агрессивным лицом, на плечах – лиса, в руках – ридикюль совершенно другого времени. Но ничего этого никогда не было. Ни лисы, ни ридикюля, ни агрессивного выражения лица.

И я в который раз подумала о том, как мелкая неправда, если ее много, может тихо и незаметно вытеснить и всю правду. А этот молодой человек как-то позвонил мне и спросил, не могу ли я написать сценарий для телевизионного фильма об Орловой, в котором роль Любови Петровны сыграл бы… он!