Станислав Славин - Адмирал Канарис — «Железный» адмирал

Он, словно клещ, впился в листки, обнаруженные в сейфе Донаньи. Кто написал эти прожекты? Кто пытался договориться с Ватиканом? Кто пытался организовать заговор против фюрера?

В ответ на эти вопросы Донаньи на всех допросах с методичностью автомата твердил, что сочинил сие он со своим шурином, пастором Бонхеффером. Только вот ничего опасного в этом документе нет, настаивал подозреваемый. Бумаги написаны с совершенно противоположной целью. Вы знаете, что у нас в абвере принято маскировать свои намерения, чтобы обмануть противника. Пастор Бонхеффер — по поручению «О.», Остера — должен был с разведывательными целями поехать в Ватикан, и, конечно, ему пришлось бы там нести эту околесицу. Кто бы из наших врагов стал беседовать с ним, вздумай он говорить откровенно, как и положено гражданину «третьего рейха»?

Возможно, Донаньи удалось бы выкрутиться, если бы его невольно не подвел Остер. Тот поступил по-другому: стал все отрицать. Он не знал ничего о бумагах, подписанных «О.». Он никуда не посылал пастора Бонхеффера. Поймите, у центрального отдела нет своих агентов!

И наконец, третьей версии придерживался Бонхеффер. «Да, с 1 сентября 1939 года я был агентом зарубежного отдела абвера, — сказал он. — Я выполнял разведывательные задания и для этого встречался с деятелями зарубежной церкви. Кроме того, я вел разведку и на территории рейха».

Когда с последним признанием ознакомился Канарис, он схватился за голову: абвер никогда не вел разведку на территории Германии, этим занимались люди Гейдриха и Гиммлера. Получалось, что он тайно хотел перебежать им дорогу…

Впрочем, Редер методично сокрушал доводы арестованных один за другим. Он выяснил, что Бонхеффер — стараниями шурина — был занесен в число «нужных» для абвера лиц, а потому избавлен от службы в вермахте, но полноправным агентом никогда не был. Он не значился ни в каких картотеках агентов, не давал подписки о неразглашении тайны. В документах абвера не нашлось ни единого отчета, составленного «агентом» Бонхеффером. К тому же, страстный противник нацистов, Бонхеффер давно находился под наблюдением гестапо; ему ограничили права проживания, запретили выступать с публичными речами.

Стало быть, врали и другие подозреваемые…

У Редера было время поразмышлять об этом, когда он ехал в Шлахтензее; господин Канарис пригласил его в свои апартаменты, чтобы в домашней беседе за чашечкой кофе и крепкой сигарой обсудить некоторые проблемы. Компанию Редеру составил старший военный судья Ноак — без свидетелей беседовать с адмиралом Редер не хотел.

Впрочем, Канарис мало что прояснил. «Да, — сказал он, — Бонхеффер и впрямь проходит у нас по категории «нужных» людей, но никогда не принимал участия в серьезных операциях. Тем более на территории рейха. Мы же четко договорились с гестапо о разграничении полномочий!» А когда он узнал, что пастор сам находится под наблюдением гестапо, то расстроился окончательно: «Да что вы говорите? Почему мне Донаньи не доложил об этом?..»

Редер не поверил адмиралу. И снова взялся за Донаньи, полагая, что рано или поздно тот выложит всю правду. Редер никогда не хватал звезд с неба. Его выручали только натиск и бульдожье упрямство. Что ж, обвинение в государственной измене ломало и не таких упрямцев…

Однако Донаньи ловко уходил от обвинений в государственной измене, выпячивая другую сторону дела — «финансовую нечистоплотность». Редер вдруг обнаруживает, что его подопечного, человека до недавнего времени, в общем-то, бедного, связывают какие-то непонятные отношения с весьма богатыми людьми. Так, Освальда Хюбенера, совладельца страховой фирмы «Яух унд Хюбенер», по ходатайству Донаньи освободили от воинской службы. Еще один совладелец этой фирмы, Отто Хюбенер, обратившись к пражским властям, помог маклерской фирме самого Донаньи справиться с трудностями. Граф Островский из Штирии с помощью Донаньи устроил своего друга Пауля Штруццла сперва в фирму «Яух унд Хюбенер», а затем в абверовский полк «Курфюрст». Наконец, Шмидхубер помогал Донаньи с дорожными аккредитивами.

Особенно заинтересовали следователя отношения, сложившиеся у Донаньи с Отто Хюбенером. В июне 1941 года Донаньи хотел купить виллу в Закрове. Она оценивалась в 83 тысячи рейхсмарок плюс налог, взимаемый при покупке земельного участка, а это еще 4150 марок. Часть суммы Донаньи получил в банке, но ему не хватало еще 40 тысяч рейхсмарок. Их предложил одолжить ему Хюбенер. Донаньи поначалу колебался: «Зачем вам это? Вы же можете гораздо лучше вложить свой капитал!» Хюбенер ответил ему: «Вы еще мне будете советовать, как вкладывать мой капитал! Я умел вкладывать капитал еще тогда, когда вы под стол пешком ходили!»

Хюбенер прислал ему договор о ссуде. Условия его были весьма соблазнительны. Правда, Кристина фон Донаньи, более решительная, чем ее супруг, была не вполне довольна и этим подарком: срок ссуды — 10 лет — показался ей слишком коротким. Двадцать лет было бы лучше! Хюбенер взял бумагу назад, извиняясь «за ошибку своей секретарши». И Донаньи в конце концов получил заем на «неопределенное время» под смехотворный ссудный процент — всего 2 процента в год.

Редер поразился такому документу. Конечно, странная ссуда — своего рода завуалированная взятка. Но кого удивишь в «третьем рейхе» таким открытием? Громкое дело о государственной измене рассыпалось, превращаясь в очередное следствие по поводу служебного взяточничества.

Тогда следователь пошел другим путем. Он заинтересовался ватиканским следом. Теперь вся ярость его обрушилась на Мюллера-Оксензеппа. «Между Редером и мной начались резкие столкновения — он рычал, угрожал, оскорблял моих знакомых», — вспоминал Мюллер. Однако оказалось, что и этого обвиняемого не сломить: хитрости, упрямства и у него оказалось в достатке.

Редер злился, топал ногами и… ничего не мог поделать. Понемногу он убеждался, что с этим простым — на первый взгляд — делом ему не справиться, если не произойдет чуда. Всякий след заводил в тупик. Пресловутую «клику мятежных генералов» обнаружить никак не удавалось. Хорошо бы, конечно, как следует потрясти этого «старого лиса» Канариса, но кто позволит?

Редер обратился за разрешением к доктору Кре-лю. Тот откровенно удивился и принялся успокаивать следователя. В репутации адмирала Канариса нельзя усомниться. Он искренне верен фюреру и государству. Подозревать его — преступление.

Но Редер настаивал, и в конце концов оба юриста пришли к соглашению: всякий раз перед разговором (но отнюдь не допросом!) с Канарисом Редер будет составлять список вопросов и показывать его Крелю. Тот, кстати, порой и сам присутствовал при беседах с адмиралом, всякий раз удивляясь, как резко тот стал сдавать.