Роберт Хайнлайн - Ворчание из могилы [сборник litres]

Вместо текста между главой XIII, абзацем 6, и главой XIII, абзац 17:

– Конечно, конечно, – согласился Макрей, – но, говоря непрофессионально, я бы предпочёл увидеть мерзкого ублюдка на виселице. Паранойя – это расстройство, которое проявляется только у обладателей принципиально скверного характера.

– Ну уж, доктор, – возразил Ролингс.

– Таково мое мнение, – настаивал Макрей, – и я видел массу подобных случаев, как в больницах, так и за их пределами.

Вставка к главе XIV, абзац 49:

На Марсе всё потрясает. Вот ещё одна вещь: мы никак не могли найти на этой планете ничего похожего на секс, различные виды специфической конъюгации [234] – да, но никакого секса. Мне кажется, что мы его пропустили. Я думаю, что личинки марсиан, попрыгунчики, являются женскими особями; а взрослые марсиане – мужскими. Они меняются. Разумеется, я использую эти термины условно, за неимением лучшего. Но если моя теория верна…

После текущего окончания:

Джим воспринял новость спокойно. Он выслушал сильно откорректированное объяснение Макрея и кивнул.

– Я думаю, что если Виллис захочет зимовать, что ж, так тому и быть. Когда они придут за ним, я не буду устраивать сцен. Это не Хоу и Бичер, которые не имели права его куда-то уносить.

– Это правильный подход, сынок. Ему лучше быть с марсианами, потому что они знают, как позаботиться о нём, когда ему это потребуется. Ты сам это видел, когда вы были у них.

– Да, вот ещё что, – добавил Джим, – я смогу его навещать?

– Он тебя не почувствует. Он будет спать.

– Но послушайте, когда он проснётся, он меня узнает?

Макрей нахмурился. Тот же самый вопрос он задал Древнему.

– Да, – ответил он, ни на дюйм не погрешив против истины, – он полностью сохранит всю свою память.

Он не стал сообщать Джиму остальную часть ответа Древнего – о том, что переходный период будет длиться больше сорока земных лет.

– Ну, это тоже не так уж плохо. Я буду ужасно занят в школе, во всяком случае, прямо сейчас.

– Вот это верно!

Джим отыскал Фрэнка, и они пошли в их старую комнату, сейчас свободную от женского персонала. Джим баюкал Виллиса в своих руках и рассказывал Фрэнку о том, что говорил доктор. Виллис слушал, но смысл разговора, по всей видимости, ускользал от маленького марсианина: Виллис не сделал ни одного комментария.

Некоторое время спустя Виллису прискучило слушать разговоры, и он запел. Его выбор пал на последнее, что Виллис услышал, танго, которое Фрэнк ставил Джиму: «¿Quien es la Senorita?» [235]

Когда песня закончилась, Фрэнк сказал:

– Ты знаешь, Виллис точно похож на девочку, когда он поет это.

Джим захихикал.

– Quien es la Senorita, Виллис?

Виллису удалось выглядеть возмущённым.

– Виллис – хороший мальчик! – настаивала она.

[Редактор в «Putnam» был недоволен оригинальной концовкой Хайнлайна «Марсианки Подкейн». Поэтому Хайнлайн внёс некоторые изменения, чтобы удовлетворить его требованиям. В опубликованной версии Подкейн выживает; в оригинале Хайнлайна этого не произошло.]

Похоже, закончить это должен я.

Я ещё раз объяснил, что мы собираемся делать, и моя сестра тут же уснула. Я растянулся на полу, но сон не шёл. Я беспокойный, не то что она. Я пересмотрел мои планы, пытаясь сделать их более надёжными. Потом я уснул.

У меня хорошие внутренние часы, и я проснулся как раз в то самое время, какое запланировал, за час до рассвета. Немного позже – и слишком велик шанс, что ДжоДжо уже на свободе, немного раньше – и будет слишком темно. А джунгли Венеры опасны, даже когда вы видите хорошо; я не хотел бы, чтобы Подди вступила во что-нибудь липкое или наступила на что-нибудь, что повернется и откусит ее ногу. Или чтобы это случилось со мной.

Мы должны были либо рискнуть в джунглях, либо остаться и позволить старой мерзавке убить нас, когда ей будет удобно. В первом случае у нас были хорошие шансы выжить, в последнем всё было очень однозначно, хотя мне пришлось ужасно долго убеждать Подди, что миссис Грю убьёт нас. Это самый главный недостаток Подди, по-настоящему слабое место в её голове, во всём остальном она не слишком глупа – но она никак не может понять, что некоторые действительно такие плохие, какими кажутся. Зло. Подди никогда не понимала зла. Озорство, непослушание – вот предел её воображения.

Но я понимаю зло, я вполне могу поставить себя на место таких, как миссис Грю, и понять, как она думает.

Возможно, из этого вы сделаете вывод, что я сам полон зла, или хотя бы отчасти. Ладно, ну и что дальше? Да какая разница! Главное, я раскусил миссис Грю прежде, чем мы сошли с «Трезубца»… когда Подди (и даже Герди!) души не чаяли в этой корове.

Я не доверяю человеку, который смеётся, когда нет причины для смеха. Или всегда добродушен, что бы ни случилось. Если всё так замечательно, то это притворство, фальшь. Поэтому я стал за ней наблюдать… и понял, что она мухлюет не только в пасьянсе.

Так что, выбирая между джунглями и миссис Грю, для себя и своей сестры я предпочёл джунгли.

Правда, ещё могло получиться так, что аэрокар был бы здесь, и тогда мы могли бы угнать его. Но это было бы сомнительным везением, поскольку означало, что нам придётся справиться с двоими, причём они будут вооружены, а мы нет. (Бомбу я за оружие не считаю, её не приставишь к голове.)

Прежде, чем я разбудил Подди, я разобрался с крылатой псевдочеловекообразной обезьяной, то бишь «феей». Злобная маленькая тварь. У меня не было оружия. Но я об этом и не жалел: они знают, что такое оружие, и сразу нападают, а на лету в них трудно попасть.

Зато в запасных ботинках у меня были стальные супинаторы, запасная одежда была перетянута резинками, а в карманах – много эластичной ленты и несколько двухсантиметровых стальных шариков из подшипника.

Добавьте две барашковые гайки, и длинные части супинаторов превращаются в стальную вилку. Добавьте резинки, и вот вам рогатка. И не смейтесь над рогаткой; многие песчаные крысы добывают себе пропитание исключительно с помощью рогаток. Они бесшумны, а боеприпасы обычно возвращаются обратно.

Я прицелился, взяв превышение почти втрое больше, чем дома, учтя здешнюю силу тяжести, и попал ей прямо в грудь, сбив её с насеста. Я раздавил ей череп каблуком и провернул его, чтобы отомстить за прокушенную руку Подди. Детёныш начал скулить, так что я пнул тело в угол, с глаз долой, а детёныша положил сверху. Он заткнулся. Я позаботился обо всём этом прежде, чем разбудил Подди, потому что помнил её сентиментальные фантазии насчёт этих «фей» и не хотел, чтобы она нервничала и хватала меня за руку. Поэтому всё было сделано чисто и быстро.