Аида Арье - Русские эмигранты и их потомки. Истории успеха

Одним из ярких примеров такого «окукливания» является турецкая община в Германии, где даже родившиеся в Берлине зачастую не утруждают себя изучением немецкого языка. При этом современные жители Турции искренне удивляются тому состоянию, в котором находятся немецкие турки, говоря, что время словно обошло их стороной. Нравы Стамбула уже давно ушли вперёд, а турецкие анклавы в Германии словно остались жителями прошлого века. И этот пример – далеко не единичный.

Есть все основания полагать, что такая же участь ждала и «Русский очаг». В то же время открытость окружающему миру позволила русской общине остаться живой, подвижной и изменяющейся согласно велениям времени. Потомки переселенцев хранят память о своих корнях, но живут настоящим, а значит, у них есть будущее.

Примеры того, что открытость окружающему миру ведёт к успеху, не заставили себя ждать. Как мы уже писали выше, значительный процент преподавательского состава в области точных наук в Асунсьонском университете и в Военной академии составляли русские преподаватели. Замечательные физики, инженеры, математики обучали подрастающее поколение парагвайцев и русских, а значит, вносили свой вклад в развитие страны.

Бывший судовладелец Всеволод Канонников основал компанию речных перевозок, которая со временем расширилась и стала одним из самых прибыльных предприятий Парагвая. Его сын Святослав, продолживший дело отца, сделался одним из самых состоятельных граждан. Именно компания Канонниковых спустила на воду первый в Парагвае цельнометаллический катер, который долгое время гордо красовался на банкноте достоинством в 500 гуарани.

Наталия Эрн, дочь участника Чакской войны Николая Эрна, открыла первую балетную школу Парагвая и заслуженно считается здесь основательницей местного балетного искусства.

Наталья Срывалина, дочь майора Владимира Срывалина, устроившегося в Министерство общественных работ, стала первой женщиной-инженером Парагвая.

В итоге можно смело утверждать, что в целом русские устроились в Парагвае вполне благополучно. По воспоминаниям племянницы Беляева Елизаветы Спиридоновой, очень многие магазинчики и лавочки Асунсьона в 1950-е годы принадлежали русским семьям. Думаю, учитывая дешевизну местной жизни, тёплый климат и не менее тёплое отношение к русским переселенцам, те, кто променял густонаселённый Париж на размеренный Асунсьон, явно не прогадали.

Парагвайская банкнота достоинством в 500 гуарани образца 1952-1982 гг. На данный момент выведена из обращения

Следующая волна иммиграции пришлась на конец Второй мировой. Приезжавшим в сороковые было уже проще – более ранние переселенцы в целом были готовы подставить плечо и в помощи не отказывали. И всё-таки даже тогда не зарастала народная тропа к скромному домику генерала Беляева. В самой сложной жизненной ситуации выходцам из России неизменно рекомендовали обратиться по адресу: улица Алберди, 709. Даже если у вновь прибывшего не было ни одного песо в кармане и все прочие отказали ему, здесь он всегда мог рассчитывать на радушный приём.

Всего в Парагвае осело свыше 20 000 русских переселенцев. И даже если они лично не были знакомы с генералом, можно сказать, что он так или иначе незримо участвовал в их судьбе, уже хотя бы потому, что смог создать почву для массового переселения и хорошего отношения к русским.

Закрывая тему русских колонистов, следует сказать, что присутствие русских до сих пор ощутимо в Парагвае. Мы уже упоминали о наличии улиц, носящих фамилии выходцев из России, однако этим влияние переселенцев не ограничивается. Здесь можно побывать в замечательной по своей лаконичной красоте церкви Пресвятой Богородицы, построенной по проекту русского инженера Угодского. Среди прочего, в ней хранится Георгиевский крест, полученный Беляевым во времена Первой мировой. Рядом с церковью по традиции находится русское кладбище, где на надгробиях ещё различимы имена тех, кто навсегда стал частью истории Парагвая. Можно сказать, что в Асунсьоне есть собственный русский погост (как во Франции Сент-Женевьев-де-Буа), где нашли своё последнее пристанище, возможно, менее известные, но не менее достойные люди.

Но вернёмся к Беляеву. На старости лет его фактически отвергла русская община, к созданию которой он приложил свои силы, связи, деньги и влияние. Казалось, в подобных обстоятельствах невозможно не впасть в отчаяние. Однако эта ситуация развязала Беляеву руки и сделала его свободным от обязательств перед диаспорой. Следовательно, ничто не мешало ему заняться чем-либо другим. Например, помогать тем, кто действительно нуждался в его помощи.

Как читатель уже мог догадаться, кипучая энергия Беляева переключилась на полюбившихся ему краснокожих детей сельвы. Придя на помощь индейцам, Беляев наконец-то оказался в нужном месте и в нужное время. В те годы во всей Южной Америке сложно было найти менее защищённую группу населения, чем индейские племена. Несмотря на то, что формально все гражданские права были признаны за ними ещё в 1858 г., на практике отношение парагвайцев к аборигенам было хуже, чем к домашним животным. Убийство «дикаря» или насилие над «дикаркой» не считалось здесь чем-то зазорным. Де-факто самые базовые, общечеловеческие права индейцев никем не защищались. Многие даже отказывали им в праве называться людьми.

Парадокс ситуации заключался в том, что сами парагвайцы – в большинстве своём даже не метисы, а прямые потомки индейцев гуарани, только облагороженные цивилизацией благодаря стараниям живших здесь иезуитов. Со временем они не только отвергли образ жизни своих предков, но и преисполнились к нему презрением. Отсюда и неприязненное отношение к своим дальним собратьям, которые выбрали следование традициям и предпочли жить в диком Чако.

Как мы помним, первые контакты Беляева с индейцами пришлись на середину двадцатых годов и совпали с началом экспедиций в Чако Бореаль. Тогда же Беляев начал постепенно изучать встречавшиеся ему племена. А поскольку до него научного интереса к местным индейцам почти никто не проявлял (что весьма логично – к чему тратить время на изучение варваров?), то Беляева по праву можно назвать одним из первых антропологов и этнографов Парагвая. С присущей ему скрупулёзностью и методичностью он делал зарисовки орудий труда и национальной одежды, записывал легенды, изучал языки. В последнем он особенно преуспел, выучив несколько туземных языков и составив первые словари языков племён мака и чамакока с переводом на испанский.