Константин Ковалев - Евдокия Московская

Виктор Алексеевич качнулся, как в дремоте. Даринька шепнула: «Хочешь?» — и подала кусочек благословенного хлеба. Он с удовольствием съел и спросил, нельзя ли купить ещё. Она повела строгими глазами, и ему стало ещё лучше. Подошла монахиня-старушка и куда-то повела Дариньку. Скоро они вернулись, и старушка что-то ей всё шептала и похлопывала по шубке, как будто давала наставление…

Когда они выходили, из-за острых верхушек Спасской башни сиял ещё неполный месяц. Они пошли Кремлем, пустынной окраиной, у чугунной решётки. За ней, под горкой, светилась в деревьях церковка…»

В других местах повествования у Шмелёва мы находим не раз упоминание Вознесенской обители. Вот Даринька «надумала поехать в Вознесенский монастырь, к монахине-старушке, задушевнице матушки Агнии покойной, — уйти от ожидания». А вот ещё более мистическое описание: «Начиналась невиданная метель, памятная и по сие время старожилам, «недельная», какой ещё не бывало спокон веку, о которой потом долго говорили и писали, как все хляби небесные разверзлись, как заблудились на Красной площади проходившие в караул солдаты и засыпало фонари до верха. Чтобы не потеряться, Даринька взяла за руку Анюту. С трудом добрались до церкви. Церковную решётку всю замело метелью, не было видно церковки: схоронилась она в сугробах… Дариньке показалось, что земное совсем пропало, — церковь только, да белый снег, да невидное небо, откуда снег, да святой огонёк лампадки».

А вот некоторые традиции, связанные с Вознесенским монастырём, которые упоминает писатель. «Надевая халатик, она нащупала поясок с мощей благоверной княгини Евфросинии — «во разрешение неплодия», — и сердце её захолонуло. Запахнула халатик, но поясок слышался на чреслах. Она воззрилась на тёмный образ «Рождества Предтечи», без слов молилась, не зная, о чём молилась, — «страшилась думать», — и вспомнила, что 7-го числа празднование «Собору» и надо поехать в Вознесенский монастырь, как обещалась под Рождество монахине (имеется в виду праздник Собор Иоанна Предтечи, отмечаемый 7 (20) января, который непосредственно следует за праздником Крещения Господня, или Богоявления. — К. К.-С.)».

А вот описание кельи монахини обители. «Пили чай с тёплыми просфорами, и Дариньке казалось, что она сидит в келье у матушки. Радостны были ей старинные тёмные иконы, хрустальные подлампадники, висевшие под ними благолепно фарфоровые пасхальные яички. Радовало смотреть на горбатые сундуки, на коврики, на священные по стенам картинки. И священный запах, и старинные за стеклом часы, с круглым, как месяц, маятником, и расшитая бисером подушка — всё было совсем такое, как у матушки Агнии покойной, и влекущая душу тишина. Даринька вдруг заплакала».

Позднее, уже во втором томе романа «Пути небесные», вышедшем в 1948 году, Иван Шмелёв продолжит символический рассказ о своих воспоминаниях об обители Вознесения в Московском Кремле. «Не хотела их отпускать Москва. Столько объявилось мелочей, покупок — пришлось задержаться и снова отложить «новоселье» до следующего воскресенья. Поездка разбила Дариньку. Пролежав два дня, она сказала, что хочет поговеть, едет в Вознесенский монастырь, там ночует у знакомой монахини. На другой день она вернулась успокоенной, просветлённой, очень хотела есть, но сперва вкушала тёплую просфору, особенно душистую, «вознесенскую».

Надо сказать, что Вознесенская обитель неоднократно упоминается И. С. Шмелёвым и в знаменитом произведении «Лето Господне». Мы находим здесь описание празднования: «От Вознесенского из Кремля — матушки-казначейши привезли шитые подзоры под иконы, разные коврики, шитые бисером подушечки…». Перед нами открывается вид на Большой кремлёвский крестный ход и сонм знаменитых монастырских хоругвей: «Гляди, гляди… кремлёвские начинают надвигаться!.. Тяжёлые, трудные хоругви. Их несут по трое, древки в чехлы упёрты… Сквозные, лёгкие — Вознесенского монастыря». Шмелёв рассказывает о традициях, связанных с престольным монастырским праздником: «На Вознесенье пекли у нас лесенки из теста — «Христовы лесенки» — и ели их осторожно, перекрестясь. Кто лесенку сломает — в рай и не вознесётся, грехи тяжёлые. Бывало, несёшь лесенку со страхом, ссунешь на край стола и кусаешь ступеньку за ступенькой».

А вот в своей повести «История любовная» (1927 год) Иван Шмелёв ещё раз напоминает — зачем приходили и приезжали к мощам преподобной Евфросинии Московской многочисленные паломники, которые молились о здравии будущих или уже рождённых детей. «Ну, думаю, поеду-ка в Вознесенский монастырь, положу на гроб шапочку… вот эту самую, шелковенькую, Паша сшила… слезами всю измочила, глупая… Положу на гроб преподобной княгини Евфросинии, пусть разрешит…»

Пожалуй, никому, как Шмелёву, так проникновенно не удавались строки, связанные с описанием духовной жизни Москвы и России того ушедшего, и, видимо, навсегда, времени. А для летописания истории обители Вознесения эти фрагменты его произведений поистине бесценны.

Более подробно следует сказать о традиции ремёсел и ярмарок, которые были очень развиты в Вознесенской обители Московского Кремля в разные времена. Особенно проявили они себя с середины XVIII столетия, когда в процессе секуляризации монастырским жителям приходилось содержать обитель своими силами, с помощью лишь собственного труда. Тогда с ещё большим размахом, нежели ранее, вошли в обиход знаменитые монастырские Вербные торги на Красной площади. Их устраивали монахини обители ежегодно прямо у кремлёвских стен в Лазареву субботу и следующее за ней Вербное воскресение. Многочисленные посетители Красной площади лицезрели и активно покупали восковые фигурки ангелов. Ими украшали вербу. В разнообразном выборе были представлены искусственные листья и цветы. С этими поделками москвичи шли на службу, а затем несли их домой.

Различные промыслы в Вознесенском монастыре были развиты издревле. Особенно — искусство золотого шитья. Это было связано с тем, что обитавшие здесь монахини в большинстве своём были рождены в княжеских, великокняжеских или царских семьях. С годами в женских монастырях Руси сложились особые традиции рукоделия, но они имели некоторое разделение. Например, в императорской России сёстры — выходцы из купеческого сословия — занимались вязанием чёток, чулок, плетением кружев, но не золотым шитьём.

Особым результатом золотошвейной работы монахинь Вознесенской обители стало то, что им от Военного министерства поручали непростые и важные труды по изготовлению полковых знамён, юбилейных лент и хоругвей. Этими изделиями монастырь стал славен. Когда 8 апреля 1900 года императорская чета посетила Вознесенский монастырь, то, как сообщает автор труда о преподобной Евфросинии Московской Д. С. Дмитриев, император и императрица «осматривали знамёна для полков, изготовляемые в Вознесенском монастыре, причём государь император обратил внимание на превосходную работу монахинь». Именно в тот же день — 8 апреля 1900 года — настоятельница монастыря матушка Евгения преподнесла в дар царствующей семье вышитые в монастырской мастерской шелками и золотом иконы Вознесения Господня и преподобной Евфросинии, основательницы Вознесенской обители.