Александр Бондаренко - Фитин

Однако не нужно думать, что Фитин просто старался угодить всем и каждому, при этом реально не имея каких-то собственных предпочтений и убеждений. Очевидно, что он склонялся к точке зрения «немецкой партии», что стоит ждать войну с Германией, — и, как мы знаем, правота этого подтвердилась достаточно скоро, задолго до начала войны, когда Польша в качестве самостоятельного государства «приказала долго жить», а немецкая граница соединилась с советской.

И вот ещё о каком моменте хотелось бы сейчас рассказать. В нашей отечественной литературе какие-либо межличностные отношения руководителей высокого уровня обычно не рассматриваются, они остаются «за кадром». Но вот американский исследователь и профессиональный разведчик Дэвид Мёрфи обращается именно к этому вопросу, и предложенная им версия кажется достойной читательского внимания:

«Отношения Судоплатова — Фитина были интересными. Оба они были совершенно разными людьми. Судоплатов был “трудным” человеком, который прошёл всю свою карьеру в отделе спецопераций НКВД, был ответственным за диверсионную работу, похищения и ликвидацию врагов СССР и Сталина. Он сделал себе имя ликвидацией Евгена Коновальца, украинского националиста, проживавшего в Роттердаме. Впоследствии руководил покушением на Льва Троцкого в Мексике. Судоплатов открыто возмущался, что Фитин, новичок в разведке, был сделан начальником службы, в то время как он остался заместителем. Также Судоплатов был тесно связан с Берией и следовал его указаниям, признавая негодными все разведывательные сообщения, которые противоречили мнению Сталина о том, что Гитлер не нападёт на СССР...» [169] Мёрфи Д. Э. Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса». М., 2009. С. 125-126.

Разумеется, у каждой спецслужбы — свои источники, и мы не знаем, откуда американскому разведчику стало известно, что «Судоплатов открыто возмущался». Хотя, на наш взгляд, это возмущение не совсем (и даже совершенно не) логично. Насколько мы помним, в начале декабря 1938 года Павел Анатольевич был отрешён от исполнения обязанностей руководителя разведки, а на заседании бюро было принято решение о его исключении из партии.

«Это решение должно было утвердить общее партийное собрание разведслужбы, назначенное на январь 1939 года, а пока я приходил на работу и сидел у себя в кабинете за столом, ничего не делая, — вспоминал потом Судоплатов. — Новые сотрудники не решались общаться со мной, боясь скомпрометировать себя. <...>

Исходя из логики событий, я ожидал, что меня арестуют в конце января или, в крайнем случае, в начале февраля 1939 года. Каждый день я являлся на работу и ничего не делал — сидел и ждал ареста. В один из мартовских дней меня вызвали в кабинет Берии...» [170] Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1996. С. 71, 74.

На этом месте мы сделаем драматическую паузу. Итак, Павел Анатольевич прекрасно знал о судьбе предыдущих начальников разведки и сам, всего лишь после месяца исполнения этих обязанностей, чуть было не отправился вслед за ними. И что, после своего трёхмесячного ожидания ареста он желал вновь занять ту самую «расстрельную» должность?! Опытный оперативник, он прекрасно понимал, что это философу нельзя «дважды войти в одну и ту же реку», зато ему самому вряд ли была необходимость «дважды наступать на одни и те же грабли», так что, как нам кажется, он вряд ли мечтал вновь становиться руководителем 5-го отдела. По крайней мере, в той весьма смутной обстановке.

Да и вызов к Берии оказался, как сейчас говорят, «судьбоносным». Ведь тогда Лаврентий Павлович без всяких объяснений привёз опального чекиста к самому Иосифу Виссарионовичу (хотя, думается, на пути от Лубянки до Кремля Судоплатов уже очистился от любой опалы), а товарищ Сталин поручил этому опытнейшему сотруднику возглавить и осуществить операцию по ликвидации — точнее, как отмечал Павел Анатольевич, «Сталин явно предпочитал обтекаемые слова вроде “акция” (вместо “ликвидация”)...» — своего давнего политического соперника Льва Давыдовича Троцкого, «демона революции», который в это время пребывал в Мексике и строил козни против Советского Союза, Коминтерна и лично Генерального секретаря партии большевиков...

В общем, более чем сомнительно, чтобы Судоплатов, «реабилитированный» ещё до наказания, облачённый доверием вождя и выполняющий его ответственнейшее поручение, вдруг начал откровенную свару по поводу своего неназначения. Это же в любом смысле можно было «подставиться» обалденным образом — тот же Берия вполне мог задать риторический вопрос: «Тебе что, не нравится поручение товарища Сталина? Или боишься, хочешь отсидеться в кресле начальника отдела?» И тут уже, как говорится, пиши пропало — «загремел» бы он без всякого партсобрания и заседания партбюро...

К тому же мы видели ещё в самом начале нашего рассказа (равно как и увидим в следующих главах), что Павел Анатольевич тепло и с уважением отзывался о Павле Михайловиче, причём уважение это он сохранил даже после своего пятнадцатилетнего пребывания за решёткой, то есть такого времяпрепровождения, которое вполне могло озлобить любого человека. Хотя некоторые знатоки и говорят, что ему следовало бы относиться к Фитину потеплее. Возможно, зависть и пришла — но несколько позже, не сразу, когда стало ясно, что всё уже наладилось.

Вообще, о нашем герое сохранились самые положительные отзывы. Это подтверждает тот же Дэвид Мёрфи:

«Фитина... подчинённые очень любили и считали вдумчивым, сердечным руководителем, у которого был собственный подход к любому вопросу, но который был готов выслушать мнения других. Хотя он действительно был новичком в разведке, но казалось, что он чувствует её инстинктивно. При своём осторожном, тщательном отношении к делу Фитин стал великолепным руководителем» [171] Мёрфи Д. Э. Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса». М., 2009. С. 126. .

Совершенно согласен с ним и Пётр Васильевич Зарубин, инженер-физик, профессор и кандидат наук, сын легендарной супружеской четы разведчиков-нелегалов Елизаветы Юльевны и Василия Михайловича Зарубиных:

— Фамилия Фитин была мне знакома с 44 — 45-го года. Она для меня звучала привычно, как фамилии Судоплатов, Овакимян и многие другие легендарные ныне фамилии, которые нередко мелькали в разговоре моих родителей. Но ничего конкретного из этих разговоров я узнать не мог, какого-либо обсуждения по существу в моём присутствии никогда не бывало. Всё говорилось в таком общем плане: мол, Фитин вызвал, Фитин сказал... И только потом, гораздо позже, я узнал, что он был начальником внешней разведки. О его человеческих и служебных качествах я знаю только из общедоступных источников: родители мне ничего не рассказывали ни тогда, ни позже. Обращу ваше внимание на то, что в опубликованных ныне мемуарах, воспоминаниях можно найти много различных отзывов и высказываний, порой и достаточно нелицеприятных, о разных людях, в том числе и больших начальниках. Однако про Павла Михайловича я ни в одной книге не читал ничего отрицательного. По-моему, не так уж много есть руководителей, которых никто не ругает! И вот что ещё. Отец мой, Василий Михайлович, был человек эмоциональный, порой он мог крепко выразиться в чей-нибудь адрес. Но я не помню, чтобы когда-нибудь слышал нечто такое в адрес Фитина. Этого никогда не было!